Даша, разом озлев, накричала на малышню, собрала сестер-братьев, повела домой с аэродрома. Афоня поплелся было за ними, но она сказала:
— Слушай, ты не ходи к нам, пожалуйста! И ничего мне от тебя не надо: мы сами справимся. У нас родной брат есть!
— Глупая ты… — сказал Афоня рассудительно. — Ну, пошел он с девушкой. Чего злиться?
— А то, что с нею он пошел, а нас даже и не заметил!
— Он же не нарочно…
— Нарочно не нарочно, а приведет в дом эту каланчу, что будет?
— Жить будете…
— А ты знаешь, какая она? Нет! И я не знаю… Может, она вообще нас не полюбит! Может, у них свои дети заведутся… А мне, что ж, до конца моей молодости на себе брата да сестер тянуть? Я же учиться хочу!
В серых глазах ее полыхала обида на Щепкина.
…Между тем Щепкин шагал рядом с Маняшей по кривым переулкам, курил, смеялся, но все время чувствовал, что до конца радоваться ему что-то мешает. Наконец понял: Свентицкий сегодня даже не зашел к нему на дачку поздравить с победой. И весь вечер его нигде не было видно.
Не успел Афоня, получив полный афронт от Дашки, вернуться к ангарам, на него накричал Глазунов:
— Где шляешься без дела? Запрягай кобылу! Сегодня все касторовое масло выжгли!
Афоня, огрызнувшись, запряг отрядную кобылу, покидал в телегу пустые жестянки. Нил Семеныч уселся рядом с ним и уже примирительно сказал:
— Поехали… Сам понимаешь, без касторки нам гибель.
Касторка!
Ее жаждали, ее искали, о ней молились в тот далекий год все механики и мотористы красных авиаотрядов. Потому что только эта нежная маслянистая жидкость могла заставить работать нелепые на сегодняшний взгляд, старые, изношенные двигатели, вполне сравнимые по капризности с человеческим организмом.
Не было касторового масла — и стояли на аэродромах мертвые машины, армии оставались без воздушной разведки, ослепленные неизвестностью. Была касторка — и в небе стрекотали моторы.
И хотя авиация в то время не решала судьбы сражений, потому что была слаба и малочисленна, и история решалась в буранных атаках конницы — свист сабель, хрусткий удар; вершилась в смерчах артиллерийских разрывов — дым над цепями наступающего офицерья, тугой звон шрапнели; а еще вернее — штыком, а еще вернее — смертельной хваткой на хрипящем горле врага, но все-таки не забудем и ее… Потому что и эта лекарственная жидкость, отпускаемая ныне по рецептам, тоже работала на революцию!
Глазунов сердито тряс мандатом, но на главном аптечном складе только разводили руками: «Сколько же можно? Все выбрали! До капли!»
