Она невесело махнула рукой.
— Как живешь?
— Поговорить надо. Зайдем ко мне?
— Раз поговорить, так зайдем, — согласился Глазунов.
Одеяло было ветхое, сшитое из пестрых лоскутков, кое-где даже ватная подбивка вылезла, но чистое, простиранное до свежего хрусткого запаха. Под одеялом уже спали трое: две девчонки-близняшки уткнули носы в подушки, только одинаковые косички торчали. Меж ними важно развалился карапуз лет пяти, бровки сдвинул, откинул величественно пухлую ручку. Афанасий чуть не прыснул: дай такому в руки скипетр и державу — чистый царь!
Девчонка погрозила Афоне глазами. Заслонив каганец ладонью, так что рука просвечивала, увела Нила Семеныча и его из комнатенки, где спали младшие. Показывала она сестер и брата с чисто материнской гордостью. К комнате была пристроена верандочка: загородка на столбах, мелко застекленные стены, по которым вился плющ. Даша поставила на шаткий стол каганец, побежала во двор, там стояла летняя печь. Афанасий увидел, как она, став на колени, начала раздувать в ней жар, загремела чугунками. На верандочке стояла узкая кровать с серым солдатским одеялом, этажерка из бамбука, набитая толстыми книгами (на них Афоня покосился с уважением, решил, что в доме есть взрослые, на Дашу даже не подумал). Глазунов сел на ступеньки, закурил.
— Это сестра нашего Щепкина! — сказал он.
— Хороший у них дом, — заметил хозяйственно Афанасий.
— Дом мы у них сожгли, — сказал Глазунов.
— Как сожгли? — удивился Афанасий.
— Долго рассказывать, — вздохнул Глазунов. — Да не гляди! Не этот дом! Далеко отсюдова. На железной дороге. В этот мы их уже тут вселили. Выхлопотали.
— Книжек-то сколько! — с уважением сказал Афанасий. — Видать, ученые у нее родители?
Глазунов чудно поперхнулся, потом забормотал тихо:
— Нет у нее родителей. Отец был, да по зиме тут, в Астрахани, от сыпняка помер. У них за старшего — Даня. Только они и не видят его. Понимаешь, голова-тыква?
— Война, — согласился Афанасий.
С реки веял теплый ветер. Доносился брех собак. Звезды висели низко, казалось, протяни руку — сорвешь, покидавши на ладонях, как печеную картошку, куснешь, и будет небесная сладость.
Афанасий смотрел, как на дворе метался свет из печи, прыгала по земле Дашина тень.
Даша взбежала на веранду, расставила миски на столе, разложила деревянные ложки.
— Садитесь, что же вы!
Сели к столу. Она притащила черный чугунок, разлила из него черпачком уху. Сладко запахло рыбным. Афанасий сглотнул слюну, взялся за ложку. Глазунов полез в карман, вынул и развернул бумажку, там лежал граненый кусок синеватого твердого рафинада.
