— Для меня без усташей жизни нет, — говорит Михайло.
— Посмотрим на тебя сегодня в деле, — цедит Муяга.
— Посмотрим, — говорит и фра-Августин, — сегодня во время наступления Михайло потягается с Асимом Рассыльным и Мате Разносчиком. Ты согласен потягаться с ними, Михайло?
— Согласен, — говорит Михайло.
— С ними плевое дело, — творит Муяга. — Асим слабак, а Мате калека. Ежели ты и взаправду усташ, попробуй потягаться со мной: ей-богу, нет руки, чтоб умела быстрее жечь и верней бить. Таков уж Муяга.
— Это всем известно, — улыбается фра-Августин. — А вот и Асим. За отечество, Асим!
— Всегда готовы! — восклицает Асим.
— Что это Мате отстает?
— Он всегда так ходит, плетется, как недорезанная овца, — Асим грызет стебелек клевера. — Ищу клевер с четырьмя листочками. Никак не найду, а меня просто заело… Ищу его, святой отец, целое утро, потому что клевер с четырьмя листочками приносит счастье.
— Ты и так счастлив, Асим. Разве нет?
— Счастье, святой отец, что рассохшийся бочонок: сверху вливаешь, снизу выливается и никогда не бывает полным.
— Ты в Риме был, Асим. Чего тебе еще надо?
— В Риме я был, это правда, когда Дидо Кватерник показывал нас папе, и благодарю бога, потому что не будь вас, я бы и по сей день голодал, как голодал всю свою жизнь. Намучился, братцы мои, как скотина, дети один за другим, а жалованье крохотное, как пуговка…
— Теперь тебе неплохо живется, — говорит фра-Августин. — Мы дали тебе и одежду, и обувь, и новую квартиру.
— Все получил, — говорит Асим Рассыльный. — Получил по списку все сполна, что мне, как усташу, полагается, и Рим видел, когда возил нас Дидо к святейшему папе. За все это мне надо благодарить вас, преподобие. Потому что, если бы не вы, Асим и ныне ходил бы с голой задницей и остался бы тем, чем был: босяком, мимо которого люди проходят, как мимо…
— Спой-ка лучше, Асим, эту твою песню про ножичек…
Кисло улыбнувшись, Асим Рассыльный безголосо затянул, завыл, словно собака:
Эх, мой ножичек, а ножны в крови.
Эх, да сербам по печенкам полосни…
Асим поет, а фра-Августин спрашивает:
— А скажи, сын мой, сколько сербов ты сам зарезал? Сотня будет?
— Какая там сотня! — возмущается Асим. — Сотню я только в Баичевых ямах прикончил.
— А кто больше, ты или Мате?
— Клянусь аллахом, что я, — Асиму очень хочется, чтобы ему поверили. — Куда Мате против меня: пока он одного подобьет, я тем временем пару свалю. Не хвастаюсь, аллах свидетель.
— А что ты сделал с Рафаэлем?
— Да отдубасил его малость, но не убил. Если б он мне попался под руку сразу, когда я сошел с карусели, прирезал бы на месте, как цыпленка, а после я уже поохладел и только надавал ему по башке, по спине, по заду. Пусть проходимец навсегда запомнит: нечего о своей шкуре думать, если на карусели полно людей, да еще и дети.
