— Ха-ха-ха! Зачем же он мне понадобился?
— Кто знает. Может, ты вспомнишь сам, зачем он тебе понадобился?
— Нет, па, не помню. И что же мы тогда сделали?
— Приехали домой и поужинали.
— Ну и правильно.
Мы миновали улицы Сан-Франциско и прибыли наконец в порт, туда, где днем и ночью в доках стоят корабли. Они стояли там и теперь.
Есть ли на свете что-нибудь прекраснее корабля? Есть ли что-нибудь правильнее его и естественнее? Что-нибудь сработанное так искусно и заключающее в себе столько смысла? И странно ли, что мне, совсем еще карапузу, захотелось, чтоб был у меня свой корабль, пусть даже я и не знал еще, что это за штука?
Отец затормозил у самого причала, возле сложенных штабелями бревен, и мы вышли и принялись рассматривать стоящую на швартовых шхуну, совершенно свободную сейчас от груза, не очень большую, но и не маленькую, старую, пахнущую морем и деревянной обшивкой и выкрашенную в серый цвет.
— Папа, — сказал я, — давай заведем себе корабль и отправимся в кругосветное плавание. Давай только поставим себе такую цель и начнем экономить деньги и будем потом жить на корабле и побываем, где захотим.
— Но на корабле нам не попасть на Луну.
— Ха-ха-ха! И на ракете тоже, па. Ты это отлично знаешь, так что давай купим себе маленький старый кораблик и поплывем куда глаза глядят и посмотрим весь этот мир, каждый его уголочек. Если хочешь, станем пиратами. Я согласен. Станем грозою морских троп.
— Дай мне время обдумать твое предложение.
— Поставим себе такую цель, па. Заведем себе собственный корабль и ружья, и займемся контрабандой, и будем нападать на другие суда, ну и прочее в этом духе.
— Здорово ты придумал. Вот если бы мы смогли!
— Но не сможем, правда, па?
— Не так уж это легко.
— А что для этого нужно?
— Поменьше ума, побольше везения, но даже если оба условия налицо, ты все равно недолго продержишься.
— Почему?
— Это против законов.
— Против каких законов?
— Твоих и моих.
— Я думал, ты про законы Англии.
— Законов Англии я не знаю, но наш закон — доставлять себе радости, не причиняя вреда душе.
— А как это делать?
— Вырастешь — выяснишь.
— Значит, та радость, которую доставляли себе пираты, сейчас уже невозможна для человека, па?
— Во всяком случае это не будет настоящая радость.
— Поверь мне, что будет.
— Если это и будет радостью, то не высшей.
— Это будет почти что высшая, па, а раз нам неизвестно, которая — высшая, то на деле высшей окажется она, но для человека теперь все равно невозможна такая радость, так что черт с нею, па, мы просто не станем пиратами, вот и все.
