— Придумай еще про кого-нибудь, па.
Доктор, доктор, он хитрец.
Да, похоже,
О конечно, он хитрец!
И я тоже.
Вот он снова скажет ложь,
В рукаве запрятав нож,
Так что ты, дружок, держись,
Тут в опасности вся жизнь.
— Ха-ха-ха! Неплохо.
— А по-моему, плохо. Взгляни-ка вон туда.
Я взглянул, куда он показывал, и увидел почти что у берега белую церковку.
— Вот и Бухта Полулуния, — сказал мой отец.
Через минуту мы въехали в городок. Было утро, и на углу улицы стояли и разговаривали двое мужчин.
Бухта Полулуния — Хаф-Мун-Бэй — это не луна и не небо, как я почти что поверил, это маленький городок в маленькой бухточке с маленькой церквушкой в конце улицы.
Отец сказал, что каждый раз, когда он приезжает сюда, он непременно заходит в церковь, так что туда мы и отправились сразу. Мы вошли в церковь и посмотрели все, что в ней было. В ней царили мир и тишина, такая тишина, что я чувствовал, почти слышал, как пролетают по приделам ангелы.
Мы просто постояли там. Мы не прошли вглубь церкви, то есть туда, где находилась сцена. Я знаю, это называется не сценой, но для меня это — сцена, такая же, как в театре, и то, что происходит в церкви, напоминает мне спектакль, такой же, какие бывают в театре.
Когда мы вышли на улицу, я спросил:
— Что такое церковь, па?
— Одна из лучших комнат в доме человечества.
— А что такое Бог?
— Глава дома. Пожалуй, это единственный ответ, который я в состоянии дать тебе сейчас же. Начни я искать другого, мне пришлось бы, чего доброго, проговорить весь остаток моей жизни, и к тому же с каждой минутой я бы все больше и больше сбивался, пока бы не запутался окончательно.
Мы обошли весь городок, потому что именно это и входило в наши планы. Мы шли по утренним улочкам, тихим и чистым, с редкими прохожими, шли и разговаривали. Посреди одной из этих улочек отец мой неожиданно замедлил шаг, остановился и шумно втянул ноздрями воздух.
— Где-то рядом кто-то печет хлеб. Хочешь свеженького хлебца?
— Еще как!
Мы свернули за угол, но, не обнаружив за углом никакой пекарни, снова вернулись на прежнее место и нашли ее наконец, совсем поблизости, но дверь оказалась на запоре.
Отец постучал, и тогда появился мужчина в белом халате пекаря, с белым от муки лицом и руками, и отпер нам дверь.
— Мы открываем в семь, — сказал он, — а сейчас и шести нет.
— А что вы печете?
— Хлеб и булочки.
— Не продадите ли нам чего-нибудь сейчас? Мне так редко выпадает случай поесть свежевыпеченного хлеба.
— Ну раз так, входите, — сказал пекарь, и мы с отцом вошли и последовали за ним во внутреннее помещение, туда, где пекарь и его жена пекли хлеб. Там было чисто и тепло и на металлической жаровне лежали свежие батоны и булочки.
