-- А-а! -- прошептал он. -- Ручка нежная и тонкая! Служанка из хорошего дома!
Минуты две шли они под тенью деревьев и наконец достигли цветника, раскинувшегося под открытым небом.
Задняя сторона Малого дворца Люксембурга предстала перед глазами молодого человека.
Его проводница направилась к двери, к которой вела маленькая лесенка.
"Ага! Потайная лестница!.. -- подумал Кожоль. -- Без сомнения, я вышел в добрый час. Да... но, однако ж, кого ожидают -- меня или Ивона?.."
Сделав шагов двадцать, женщина повернула вправо и прошла еще немного, ведя за руку графа.
-- Ну, вот здесь, -- произнесла она остановившись. -- Близ вас должна быть софа.
-- Да, правда, -- ответил Кожоль, ощупью нашедший в темноте софу.
-- Ну, так садитесь же и ждите.
Граф продолжал держать свою провожатую за руку, не давая уйти.
-- Как же, прелестница? Неужели ты хочешь оставить меня одного впотьмах?
-- Свет возбудил бы подозрение того, кто живет напротив.
""Того"! Это, конечно, значит -- мужа. По-видимому, дама замужем", -- подумал Пьер.
Служанка старалась вырвать руку, но граф все еще крепко сжимал ее.
-- Ну-с, милое дитя, так я могу видеть лицо твоей госпожи?
-- Да, если вам нужно знать, как она прекрасна!
Обрадовавшись этому известию, Кожоль выпустил руку девушки. Вскоре по шуршанию платья можно было заключить, что она удалилась.
Пьер остался один.
"Ах! Она прекрасна! -- думал он, сияя от радости. -- Я наслаждаюсь счастьем... да, но..."
К нему возвратилось подозрение, что, может быть, это счастье приготовлено для Ивона.
"Ну да с первых слов я уж достаточно узнаю, в чем дело", -- подумал он.
В это время раздался легкий шорох.
-- Это она! -- бормотал молодой человек.
Но прежде чем он произнес хоть слово, он почувствовал, что его шею обвивают две голые прелестные ручки и маленький ротик, с жаром целуя его, тихо произнес:
-- Я люблю тебя!
От этих слов кровь вспыхнула и бросилась в голову Кожолю с такой быстротой и силой, что он вмиг забыл своего милого друга Бералека. Но надо помнить, что ведь ему было только двадцать восемь лет! Не вдаваясь в размышления, он последовал правилу мудреца: "Не поддавайся сомнению!"
Было уж немножко поздно, когда в его душе проснулось воспоминание об Ивоне.
Кожоль одержал один из тех гнусных триумфов, которые заставляют победителя краснеть.
Этот бред чувства, внезапно рожденный в молодом человеке поцелуем и всего одним, но невыразимо сладостным словом "люблю", не был легкой победой. Если нападение отличалось бешеной, зверской необузданностью безумных желаний, то защита была отчаянной. Эта борьба в темноте оказалась недолгой, но дикой и абсолютно безмолвной -- может быть, потому, что неожиданность сковала голос этой женщины, или потому, что она боялась, что крик разоблачит ее, коварно выдаст ее секрет и опозорит. И пускай незнакомка сама призналась в любви, сопротивляться она перестала, только истощив все свои силы.
