На улице Кожоль снова начал свой монолог:
-- Ивон там, я уверен. Только, боясь навлечь на себя подозрение, добрые люди, приютившие его, не хотят сознаться. Что бы ни делал, я не смогу рассеять их недоверие. Поэтому нужно придумать ловкий план пробраться в дом.
Он остановился, чтоб хорошенько поразмыслить.
-- Посмотрим, -- сказал он, -- сообразим, что должно было случиться. Подняв моего бедного друга, эти люди должны были послать к нескольким докторам, живущим по соседству, потому что в спешных случаях всегда посылают к двадцати, чтоб отыскать хоть одного. Кого-то не застают дома, другим нельзя тотчас отлучиться; но через несколько часов они являются вдруг целой гурьбой. Поэтому что мешает мне представиться врачом, немного замешкавшимся с приходом? Так живей! Преобразимся в доктора... а особенно надо поработать над их походкой.
На этом месте своего монолога Кожоль, задумчиво поднявший глаза, вдруг воскликнул:
-- Ей-богу! Дорого бы я дал за походку вон того маленького старичка: сразу видно, что неподставной доктор!
Пьер остановился, чтоб лучше рассмотреть приближавшегося невысокого человечка, с волосами, белыми как лен, в золотых очках, в плаще бурого цвета, накинутом поверх старого черного платья. Старичок шел по улице, семеня маленькими ножками и опираясь на высокую трость, которой постукивал о мостовую.
"Этот господчик не смог бы скрыть свою профессию, даже если б захотел, -- думал Кожоль. -- Он лекарь с головы до ног! Должно быть, многих уж отправил на тот свет".
Наконец доктор поравнялся с Пьером, который собирался было посторониться, уступая дорогу, как вдруг прохожий положил сухую руку на плечо молодого человека, сказав ему вполголоса:
-- Что тут делает граф Кожоль?
Пьер с удивлением взглянул на старичка, откуда-то знавшего его имя.
-- Да, -- повторил подошедший, -- что тут делает шуан Собачий Нос?
Услышав столь прямой вопрос, Кожоль удивленно вытаращил глаза. Прежде чем он успел выговорить хоть слово, незнакомец сделал рукой один из масонских знаков, бывших в большом употреблении у начальников шуанов. Очевидно, этого знака довольно было, чтоб навести графа на простую догадку, потому что он разразился смехом и, с восторгом оглядывая старичка, сказал ему, тоже понизив голос:
-- Честное слово! Одни вы способны так преображаться. Клянусь, я бы никогда вас не узнал, аббат.
-- Ш-шть! -- предостерег Монтескью.
Этот старичок, такой дряхлый с виду, был аббат Монтескью, человек сорока лет, искусные преображения которого постоянно ставили в тупик полицию Директории, ожесточенно преследовавшую его. Надо заметить, что аббат, в интересах роялистской партии, организовал контр-полицию, которая предупреждала его о всех расставленных для него ловушках и различных маневрах партий, пытавшихся добиться власти.
