Тайны первой французской революции | страница 108



 Кожоль был уверен, что аббат не вышел и не мог лечь спать, потому что постель мастера была без одеял. Граф заметил также во время своего наблюдения, что в комнате не было другой двери, кроме той, что отворялась на лестницу, и значит, господин Монтескью не мог уйти в другую комнату.

 -- Так что же он делает в темноте? -- спрашивал молодой человек, подстрекаемый любопытством.

 Когда он во второй раз приблизился к своему наблюдательному пункту, то заметил особенность, ускользнувшую от его внимания в первый раз: из отверстия повеяло свежим воздухом.

 -- Я уверен, -- сказал он, -- что аббат отворил окно и в совершенной темноте сторожит кого-то или что-то.

 Кожоль хотел видеть аббата, чтоб известить его о визите Фуше. Но стучаться в комнату и говорить через дверь, -- когда кто-нибудь посторонний мог услышать, -- казалось ему неблагоразумным; притом он знал, что аббат -- человек, не любящий отворять двери, и что он скорее умрет, чем оторвется от своего занятия.

 -- Однако ж мне нужно поговорить с этим человеком-дьяволом. Во-первых для того, чтобы передать ему предложение Фуше, во-вторых, чтобы он отменил свой запрет видеть Ивона. Найду же я искусное средство привлечь его внимание, не возбуждая внимания его соседа.

 Пьер отворил свое окно и, опираясь на маленький железный балкон, начал очень тихо насвистывать роялистскую арию.

 Но аббат не высунулся из окна, чтобы посмотреть на свистевшего запрещенную мелодию.

 Граф принялся насвистывать тоном выше, но также безуспешно. Терпение не было одной из главных добродетелей Кожоля.

 -- Раз он притворяется глухим, я нанесу ему визит по всем правилам, -- сказал Кожоль.

 Два окна были разделены узким пространством, а внизу этого пространства по фасаду дома тянулся довольно широкий карниз, так что на него удобно можно было встать.

 Молодой шуан сначала посмотрел внимательно на улицу, которая показалась ему пустынной; затем он перешагнул через бортик балкона, утвердил ногу на карнизе и одним прыжком достиг соседнего балкона.

 В тот момент, когда он схватился за оконную раму, он услыхал слабый глухой шум: кто-то заряжал пистолет.

 -- Эй, аббат! Не стреляйте в своего друга, я Кожоль, -- быстро, но понизив голос, проговорил молодой человек.

 -- Вовремя назвались, -- произнес Монтескью тем же тоном.

 Нет ничего удивительного в том, что господин Монтескью не понял легкого насвистывания, с помощь которого Кожоль хотел привлечь его внимание, потому что аббат, -- хотя Пьер предполагал, что он стоит на страже у окна, -- сидел в кромешной темноте в дальнем углу комнаты.