Они сидели на табуретках возле печки. Стояла такая ночь, что в темноте нельзя было различить даже окна. Где-то, должно быть в углу, истлевшем от времени, уныло посвистывал сверчок. С улицы доносился сердитый лай собак. Он перекатывался по всей деревне с одного края на другой -тревожный, нагоняющий на балагачёвцев зловещие предчувствия и тоску.
Часто останавливаясь и прислушиваясь, не подходит ли кто к избе, дед Фишка до полуночи рассказывал Акулине о бесчинствах штабс-капитана Ерунды, о партизанском отряде, о племяннике Матвее, который стал теперь главным среди мужиков. Акулина была умная баба, с живым и решительным характером. Выслушав старика, она сказала:
- Ложись-ка, дед Фишка, сейчас спать, а на рассвете отведу я тебя к мужикам в пихтачи, обскажешь им всё сам. Чего же тут без дела они будут сидеть?
Дед Фишка забрался на печку, и, хотя беспокойный лай собак не прекращался, он уснул быстро и крепко.
Проснулся он от стука в дверь. Кто-то барабанил смело, по-хозяйски. Дед Фишка поднял голову с подушки и тихонько сказал:
- Акулина!
Хозяйка уже не спала, ответила с тревогой в голосе:
- Слышу, дед Фишка.
- Ты постой, не выходи. Надо мне спрятаться,-проговорил старик, осторожно спускаясь с печки.
- Лезь, дед Фишка, в подполье. Вправо там большая отдушина есть. В случае чего - выскакивай во двор.
- Добро, Акулинушка, добро!
Акулина открыла подполье, пособила старику спуститься и направилась в сени.
Через несколько минут она вернулась, подняла крышку подполья и повеселевшим голосом сказала:
- Выходи, дед Фишка! Кинтельян пришёл.
- Будь ты проклята и жизнь такая! Продрог весь до костей,-пробурчал дед Фишка, вылезая из подполья.
- Дожили! Вместо того чтоб гостя за стол сажать, в подполье прячем,- раздался голос Кинтельяна из темноты.
Дед Фишка сдержанно засмеялся, сказал:
- То ли ещё, Прохорыч, будет!
Акулина, научившаяся безошибочно и осторожно передвигаться по тёмной избе, принесла Кинтельяну крынку молока и хлеба.
Дед Фишка принялся расспрашивать его. Старик и в этот раз следовал своей давней привычке: сначала расспроси, а уж потом рассказывай сам.
То, что поведал Кинтельян деду Фишке, очень напомнило пережитое волченорцами. Балагачёвские мужики отсиживались в пихтачах, обозленные, но бессильные в своей ярости. Сидеть в безделье им надоело, а как бороться, они не знали.
Взвешивая в уме всё, что говорил Кинтельян, дед Фишка думал:
«Эти с охотой к нам пойдут-натерпелись. Знает же Матюша, когда по народу клич бросить! Ведь скажи, как ловко подослал: ни раньше, ни позже - в самое времечко!»
