что в тюрьме беспорядок и они должны его ликвидировать, даже достал свой документ, но солдаты, угрожающе направляя винтовки, кричали: «Ходи улица! Тюрьма нет хода!»
— Караульного начальника вызывайте, — не отступал настойчивый Костицын.
Эти слова текинцы понимали, и вскоре появился заспанный хорунжий с начищенной до сияния шашкой. Тот неё понимал, но был непреклонен:
— Посторонние не допускаются. Проверять тюрьму можно только по приказу из Могилёва, из Ставки. Другие документы не принимаются.
Костицын продолжал доказывать своё, и тогда хорунжий приказал солдатам открыть ворота, выйти и удалить посторонних подальше от территории. Члены Совета подчинились, но Костицын, уходя, громко обещал разослать во все концы телеграммы с жалобами на самоуправство и беспорядок в тюрьме.
Из здания вышел Корнилов.
— О, наш бояр! — восхищённо воскликнули текинцы.
Генералу доложили о происшедшем, и он приказал хорунжему выставить пост на улице и никого не подпускать к воротам.
«Никого» совсем не означало, что нельзя вообще никого подпускать. С почты принесли газеты, и Марков предложил Деникину пойти в комнату и почитать, но Антон Иванович, несколько замявшись, отказался.
— Такая золотая осень, — сказал он. — И солнышко вышло. Я здесь ещё... побуду.
В комнате Романовский, удобно расположившийся на кровати, посмеялся:
— Так и не сказал Антон Иванович, почему он остался у ворот, смутился боевой генерал.
— Чего же ему смущаться?
— Не знаете? Или просто забыли? Поглядывайте иногда в окно, если повезёт, не пожалеете.
И Марков увидел чудо. У ворот появилась юная красавица с букетом разноцветных георгин и с плетёной корзинкой. Солдаты и не думали её останавливать, а встретили улыбками и открыли калитку. Голубое платье с вышивкой, шляпка, из-под неё длинные чёрные волосы. Эта картина невероятно оживила тюремно-гимназический двор, превратив его в сцену из какого-то спектакля о любви. Мгновенно появился и герой — Антон Иванович Деникин. Генерал с сединой. Девушка, поставив корзину и положив на неё букет, бросилась ему на шею, обнимая и целуя.
— Невеста,— сказал Романовский. — Ксения Васильевна Чиж. Заждалась. Действовала активно, спасая вас от суда-расправы. Собирала лучших адвокатов в Киеве.
Обидно, конечно, когда прекрасная девушка приходит не к тебе, и Марков с неприличной язвительностью подумал, что если это сцена из оперы, то скорее всего из «Евгения Онегина»: Татьяна и князь Гремин. Стыдно так думать о своём боевом товарище, но человек есть человек, и человеку этому ещё нет сорока, а жена, с которой не виделись два года, за тысячи вёрст.
