- Собирайся, - Ренат положил на кровать выстиранную и высушенную одежду.
На миг подумалось - худшее позади, они во всём разобрались. Сейчас Захар для порядка взгреет, может, пару раз, для воспитания, двинет в зубы. Хотя, за что? Я за собой вины не чувствую. Но если ему хочется, то пусть... а потом - спать!
- Гражданин Первов, на выход, - голос монотонный, а сам Ренат потерянный: глаза спрятал, нахохлился.
Ольга нас дожидается у лестницы, в руках "калаш", а взгляд убежал в сторону. Понятно - ничего не кончилось, скорее всего - ещё и не началось как следует!
- Не дури, рыжий, ладно? - голос у Ольги зазвенел.
- Ладно, - покладисто сказал я, - куда идти-то?
- В правление. Трибунал собрался. Большой трибунал, в полном составе.
- Ничего себе!
- Иди, иди...
Я зашаркал по лестнице, с трудом передвигая ватные ноги. Что за нелепость? В голове не укладывается: я - преступник. Да, кого-то убил - и что теперь? Они сами хотели меня убить! Видно, прав Степан: ко всякому делу нужна привычка. К убийству - тоже! Вот и привыкаю потихоньку - переживаний особых нет, и совесть не гложет. Меня сейчас больше волнует предстоящий суд. Надо же, трибунал - вон как дело повернулось!
На улицу вышли - мне совсем подурнело. Возле участка народ столпился, человек пятьдесят или шестьдесят: мокнут под дождём, а в руках у некоторых горят масляные фонари. Когда я появился, загалдели. Раздались угрозы, нехорошие слова послышались. Из темноты прилетел ком грязи - шлёп! - по груди расползлась жирная клякса. Я отшатнулся, а ноги совсем ослабли... барачники, дай им волю, порвут на кусочки - так сильна их ненависть: я эту ненависть всем телом ощутил. Спасибо клыковским автоматчикам, выстроили шеренгу между мной и пасюками; если обстоятельства заставят, эти и стрелять начнут, у них не заржавеет.
- Посторонись! Дорогу, дорогу, - гаркнул Ренат.
Обошлось. Мы прошли сквозь толпу. Но я пообещал себе припомнить Пасюкову тот страх, что пережил в эти минуты.
Опять я в кабинете Хозяина. Духота и свечной чад. Запах курева и, почему-то, самогона. Терентьев за столом. Рядом - Асланян: уткнулся грушевидным носом в какую-то бумагу, глаза близоруко сощурились, пальцы густую бороду теребят. Кум, Захар и Клыков на лавке у стены. Народных судей сюда и не позвали - понятно, трибунал! Посторонним здесь не место.
Присесть никто не предложил. Я встал посреди комнаты, руки за спину, глаза в пол, и лицо виноватое сделал.
- Ну, говори, - тихо произнес Степан.
