- Товарищи начальники, что же вы творите? Этот ирод зарезал двоих, и стоит, лыбится! Всё ему нипочём. Его не защищать надо, а повесить!
- Молчать! - заорал во всю глотку Захар. - Олег, рассказывай!
- Вы обалдеете, ребята, - начал я. - Такое дело... сразу и не соображу. Пойдёмте лучше в отделение.
- Не сообразит он! Чего там соображать? - вновь заскулил Пасюк. - Люди огонька у него спросили, хотели покурить, а он их ножом... покурили, бедолаги.
- Свидетели есть?
- Люди видели! - зачастил Пасюк. - Я видел! Как на духу! Стояли, значит, мужики, разговаривали. Тут этот идёт. Дай, говорят ему, прикурить, он и дал. Два жмура в итоге.
- Одного вижу, - сказал Захар, - а где второй?
- В кустах лежит, - показал рукой Пасюк
- Захар, - растерялся я, - врёт он.
- Помолчи, - оборвал меня Захар. - И, это... руки подними.
Я покорно дал себя обыскать. Ох, нашли мешочек с дурманом - про него я в суете позабыл.
- Тебе многое придётся объяснить. Сумеешь? - потухшим голосом спросил Захар. И бросил Виктору с Игорем: - Уведите. Пока в камеру, а там посмотрим.
- Захар, - прошептал я, - ты что, Захар?!
Но тот уже отвернулся. Лежащий в грязи труп ему оказался важнее, чем я.
- Захар, - позвал я. - Вот рюкзак, а в нём - оружие. Ты проследи...
Я, сцепив руки за спиной, направился в Посёлок. Люди расступились. Кто-то сказал:
- Отмажется, гад.
Кто-то подхватил:
- Ничего ему не будет. Они своих не сдают.
* * *
Темно, лишь из-под двери пробивается зыбкий свет лампы. Он почти ничего не освещает, и пусть: какая радость смотреть на белёные стены и забранное решёткой окно? От щелястой оконной рамы под потолком веет влажным холодом, но даже постоянный сквозняк не выветрил доносящийся от стен запах сырости и плесени. В камере две кровати; я сел на ту, что дальше от окна - меньше дует. Какое-то время я смотрел на оранжевую щель под дверью, потом меня начала колотить дрожь. Прилечь бы.
Я стянул сапоги. Звякнул, упав на пол, нож - под матрас его...
Раздевшись, я повесил мокрую и грязную одежду на спинки кроватей - хотя в таком холоде едва ли просохнет. Что-то мне поплохело: знобит, трещит голова, в затылке - там, где налилась шишка, пульсирует. Я замотался в одеяло.
Вскоре Ольга принесла тазик с тёплой водой. Сестричка зажгла свечу, и, уходя, забрала грязную одежду. Я умылся.
Поздно ночью усталый Захар принёс немного еды. Мы вдвоём пили чай, и я отвечал на бесчисленные вопросы. Следом навестил кум. Этот ни о чём не спрашивал, лишь сказал: "ничего не бойся", и ушёл. Когда, наконец, меня оставили в покое, я, свернулся калачиком под одеялом, навалилась тревожная полудрёма. От резкого скрипа двери я встрепенулся.
