— Понимаю, — уверенно ответил я и убрал записную книжку. Такси еще постояло минуту и рвануло с места. Унося меня от нее, от воспоминаний трех летней давности. Решать чужие проблемы, за большие деньги.
Девочки на месте не оказалось, да и адрес этот был, по меньшей мере, интересным.
— Вам точно сюда? — Переспросил, принимающий плату за проезд, таксист.
Я бегло сравнил исходный пункт прибытия с адресом на бумажке и утвердительно мотнул головой, — подождете минут десять, пятнадцать, попросил я. Если не вернусь, там денег я дал с лихвой.
Он потряс в ладони увесистую пачку и улыбнувшись ответил, — за это, за это я простою тут теперь хоть целые сутки. Деньги облегчают понимание.
Это было обшарпанное, старое двухэтажное здание, в промышленном районе города. Все здесь казалось ни менее ветхим. Старые облупившиеся колонны со строгими пустыми глазницами немыслимых рабочих и работниц, годов не иначе двадцатых выпуска. Они безмолвно посматривали на меня со своей высоты. Ехидно посмеиваясь, глядя на измененную теперь субстанцию окружающего их мирка. На их лицах застыла предвечная сила борьбы за это. Они то точно знали как жить. Странно вообще, что здесь еще живут люди. Квартиру я нашел сразу, долго звонил. Но когда понял, что звонок не работает, попробовал постучать. В место глухого стука дверь неожиданно отварилась. Я вошел. В единственной комнате было пусто. Окно, занавешенное легкой, старой тюлю. Стол, стул, какая — то картина на стене. Какая-то? Да нет, это же наша с ней картина. Боже это же наша с ней картина!!!!
Лернону совсем стало не по себе. Снова закружилась голова и пересохло в горле, но читать он не переставал:
После нашего сумбурного знакомства, она как то легко предложила показать мне свой город. Она прямо таки настаивала на слове «свой». Или просто в ее интерпретации это звучало пафосно. Она повела меня на выставку их местных художников.
— Вот она, — торжественно объявила моя незнакомка, — любуйся!
Передо мной возникло среднего размера полотно с размашисто накиданными на нем маками. Одни маки цвели, другие складывались в бутоны, третьи сворачивались в коробочки.
— Маки и только маки. Правда, чудо? — Спросила тогда она. — Ты любишь цветы?
— Да, — тихо ответил я.
— А я терпеть не могу, — прозвучало смелое заявление. — И еще терпеть не могу музеи, здесь нельзя курить. А вот они, — и она ткнула мизинцем в полотно, — они мне очень нравятся. Когда-нибудь я накоплю миллион денег и куплю ее.
