— Ведь мы же в желтом доме, — проговорил за него, старик и философски посмотрел в окно.
Лернон решил брать быка за рога:
— Это ваша работа, — Он ткнул под нос старику первую записку с места преступления и пристально посмотрел в его бледные глаза. Тот, в свою очередь, аккуратно развернул листок и погладил текст, своими костлявыми пальцами.
— Вам знакома эта записка?
— Это писал я, — утвердительно покачал головой старик, — Я автор, я, меня зовут Саша, Александр Палыч.
— Для кого вы это писали, и вот это? — Лернон начал показывать ему все, что принес, включая его последний рассказ.
— Для вас, — улыбаясь ответил он и пристально посмотрел на Лернона.
— Вы знаете меня?
— Для вас, для читателей, — пояснил Палыч и медленно начал ходить по палате кругами, — Все писатели пишут для вас. Только мало кто этому рад, и мало, кто это ценит и понимает искренне и от души.
— Поверьте мне, у вас есть поклонники, — нервно сказал Лернон, — так зачем и кому вы это писали?
— Я писатель, и вряд ли прилично такое спрашивать у писателя. Зачем вы пишете? Я пишу, потому что я пишу. Я таким сделался, пишущим. Вы меня таким сделали.
Лернон достал несколько фотографий и начал показывать их старику. На первой был изображен творец.
— Вам знаком этот человек?
— Нет, а кто это? — Александр пристально присмотрелся к изображению и улыбнулся.
— А это, — И Лернон показал ему фото первой жертвы, потом второй, третей. А это, а это, а это?
— Кто эти милые дамы? — Недоумевал больной. В выражение его старческого лица не было и тени боли или сомнения. Не было страха, была только заинтересованность.
— Я расскажу вам про искренность, — вдруг сказал больной.
— Я слушаю, — Он решил не торопить сумасшедшего, возможно, что-то и выплывет стоящее.
— И уж лучше бы из тумана вышла та самая пресловутая белая лошадь, — отстраненно и полушепотом, начал говорить старик, — с ней бы, определенно, можно было бы поговорить. Я бы сказал ей:
Лошадь, я так устал, иногда я просыпаюсь утром и чувствую себя так, как будто всю ночь грузил мешки с картофелем. Я принимаю душ, я одеваюсь, я смотрю им всем в глаза и что-то говорю. Но ведь им плевать. Они могут сочувственно махать головой, натянуто улыбаясь соглашаться со мной, или не соглашаться. Они могут слушать меня, и даже, я подозреваю, иногда и слышать. Они, как и этот туман всегда рядом, но в сущности своей вода, вода растворенная в воздухе. Жизнь в полноэкранном режиме, модное нынче увлечение. Всегда быть в тренде, позиционировать себя, не уставать, не склоняться, не просить не верить. Быть сильным. А если я слабый? Если мои сухожилия трещат по швам от вашей любви? — Он так пристально и вопросительно посмотрел при этом на Лернона, что у того сердце замедлило свой темп.
