Стоявший сзади Ишин незаметно пожевал губами. Об угрозе бабам и девкам как-то помянул на одном из митингов он сам, и с тех пор Антонов, если доводилось ему держать речь перед народом, говорил об этом к месту и не к месту. Сейчас говорить следовало совершенно о другом. Полузакрыв глаза, Ишин следил за нервными усилиями сплетенных сзади пальцев Антонова. Сам он умел задеть мужика за душу, почитывал речи Чернова и Спиридоновой и в окружении Антонова считался самым искусным оратором. Все говорение при подготовке восстания лежало на нем, и лишь теперь, когда открыто выступили с войском, Антонов все чаще задвигал его за спину и показывался перед народом сам.
— А что, мужики, — продолжал выкрикивать Антонов, поводя из стороны в сторону громадным козырьком своей фуражки, — может, хватит терпеть, а? Может, за вилы да за топоры? Встанем за свое!
Не удалось выступить Ишину и на этот раз. Командир Особого полка Назаров, скинув для проворства бурку, загремел замком амбара, где содержались арестованные. Наступила самая ударная часть митинга, которую Антонов, как и везде, проводил с особенным подъемом. В таких делах он чувствовал себя уверенно.
— А ну выводи их на суд мужичин. Вот они, судьи, вся деревня. Как скажут, как приговорят, так и будет! Мужик — хозяин жизни. Кто мужика обидит, тот всем нам враг. Всем! А мне первому.
Прикрывая зевок, Ишин лениво поиграл перстами. Конечно, жестокость на войне вещь неизбежная, но как ему надоели эти бесконечные «суды»! Везде одно и то же. Нет, будь его воля, он кое-что непременно изменил бы. Скажем, расправу с арестованными следовало делать руками самих же деревенских, связывая их с восставшими крепкой кровавой порукой. Да и мало ли еще… «Тоньше надо работать, дорогой Александр Степаныч…»
Он заинтересовался происходящим, когда Антонов, распаленный видом крови и порубанных людей, стал запрокидываться и падать.
— Всех!.. — заходился он в истошном крике и топал ногой в гусарском сапоге с кисточкой. — Всех в яругу и башку долой! Всех!..
Его успели подхватить и, толкаясь, мешая друг другу, потащили в дом — отпаивать. Ишин спокойно подобрал антоновскую фуражку и последним скрылся в дверях. На опустевшее крыльцо снова выкатили пулемет. Митинг кончился.
Располагаясь на ночевку, антоновцы выставили во все концы сильные охранения. Приказано было задерживать всех, кто попытается выбраться из деревни или войти в нее.
Ночь проходила в песнях, наперебой наяривали гармони. Часто раздавалась беспорядочная пальба — от избытка души. Гулянка не затихала до света.
