Вопреки ожиданиям, сражения не завязалось. Ответив на атаку огнем из пулеметов (а эскадроны развернулись в лаву), бандиты кинулись в седла и ускакали, а перед атакующими оказалась несметная толпа мужиков, баб, даже ребятишек. Все это «воинство» гомонило на телегах и напоминало цыганский табор. Выходит, полковая разведка приняла эту тележную орду за войско? А Богуславский, сам Богуславский-то где? Куда девалась его армия? Объезжая растревоженный «табор», Криворучко наливался яростью: все, что осталось на предполагаемом поле боя, нельзя было рассматривать ни как пленных, ни как захваченные трофеи. Перед ним находились самые обыкновенные беженцы, до смерти напуганные ожидавшейся расправой. Какой дьявол поднял их с насиженных мест? Что заставило их бросить дома, хозяйство и погрузиться в телеги? Вразумительного ответа не находилось. Криворучко стегал себя плеткой по ноге, белоснежный породистый конь под ним оседал на задние ноги, оскаливал зубы.
Дав нагоняй командиру разведчиков, Криворучко с тяжелым сердцем сел сочинять донесение. Многое бы он отдал, чтобы только не писать его. В самом деле, готовился к бою, а наткнулся на обман, на подлую уловку. Но почему Богуславский не принял боя, снялся и ушел? Испугался? А почему не боялся раньше? Значит, что-то напугало его именно сейчас? Но что, что? Пленные твердили одно: да, армия стояла, да, вдруг отошла, но почему — Богуславский с ними не советовался. А надо, надо было это знать!
Юцевич, дочитывая донесение, хорошо представлял обескураженного Криворучко, узнавал простецкое стремление старого вахмистра оправдаться, сообщая множество мелких подробностей скоропалительной стычки. Не подробности сейчас были важны, совсем другое… С минуту Юцевич медлил, по-прежнему глядя в кривые строчки донесения: чувствовал, что комбриг ждет.
— Ну? — с нажимом спросил Котовский, как бы вбирая взглядом всю покаянную фигуру молоденького начштаба.
Сделав усилие, Юцевич взглянул в окаменевшее лицо комбрига и снова опустил глаза. Молчание Котовского было для него хуже любого разноса. Уж лучше бы кричал, срамил, треснул бы по столу кулаком! Однако Григорий Иванович не произнес больше ни слова, лишь чуть заметно трепетали ноздри да опустился уголок губ под аккуратными усиками.
Немой тяжеловесный укор комбрига добросовестный начальник штаба принимал целиком на собственный счет.
Еще в пути, основываясь на шифровках из штаба войск, получаемых на крупных станциях, через которые пролетали эшелоны бригады, Юцевич предложил и разработал идею встречного наступления. Помощник комбрига Криворучко принял командование передовым полком. Сначала события развивались строго но плану, командиры эскадронов докладывали, что сбивают мелкие заслоны противника (из штаба войск специально предупредили, что сторожевые охранения повстанцев выдвинуты необычно далеко — на 30–40 километров от основных сил). Но вот прискакал нарочный от заместителя Криворучко, лихого Маштавы, — и штаб оцепенел: на стоянке бежавшего бандитского отряда Маштава обнаружил не что иное, как… копию приказа самого Котовского, отданного всего два дня назад! Каким образом очень важный штабной документ мог оказаться в руках врага? Что теперь будет с планом встречного боя, целиком построенным на внезапности второго удара? Ничего себе, хороша внезапность!
