Свежая рана изуродовала лицо Сливы: стянулась кожа под глазом, отчего отворотилось нижнее веко и задрался нос. Но доброты человек был редкой, и недаром приблудившаяся к бригаде детвора не чаяла в нем души. Все свое время он отдавал детям, о себе ему некогда было подумать. И даже Котовский, строгий к внешнему виду бойцов, прощал ему вечную неряшливость, отлично зная, на что у начальника пулеметной команды уходит все свободное время.
— Мыкола, а Мыкола, — не отставал Мартынов. — Ты слышишь?
— Ну чего тебе? — простодушно отозвался наконец Слива, заранее зная, что Мартынов готовит бойцам потеху.
— Мыкола, или это у вас секта какая, что ли?
— Какая еще секта? — удивился Слива. В руках он держал густо пропитанную оружейным маслом ветошь.
— Да волосы, я гляжу, у тебя на харе совсем не растут. Ты не из скопцов, случаем?
Приседая от хохота, бойцы восторженно лупили себя по коленям:
— Ну Мартын!.. Ну скажет!..
А тут еще, улыбаясь во весь рот, что-то пристегнул Мамаев, «Мамай», дружок Мартынова, и хохот загремел с такой силой, что из штаба, в окошко, высунулось удивленное лицо Юцевича.
Глядя на хохочущие кругом рожи, начальник пулеметной команды обиженно захлопал светлыми ресницами, но тут же, вспомнив о разобранном пулемете, забыл обо всем. К войне он относился, как мужик к своим обязанностям. День-деньской он хлопотал по своему машинному хозяйству, и не было часа, чтобы его умелые руки искусного пулеметчика не нашли себе какого-либо занятия. В складках стареньких, кое-как залатанных сапог Сливы запеклась еще прошлогодняя пыль, зато пулеметы, все до одного, напоминали опрятных, ухоженных детей у заботливой матери. Самозабвенно работая на войну, содержа свои пулеметы в постоянной готовности к бою, Слива тем не менее слыл самым добродушным человеком в бригаде. Помимо детворы он любил голубей, и пулеметная команда первого полка напоминала кочевой голубятник. Птицы, как и дети, чувствовали душу этого незлобивого человека. Голуби садились ему на плечи, на голову, он брал их в руки и поил изо рта. Гнездились они в пустых патронных ящиках; они настолько привыкли к боевой обстановке, что при первой же стрельбе дружно забивались в свои укрытия и не высовывали носа.
По распоряжению Котовского детей и голубей Слива вынужден был оставить в Умани, на зимних квартирах. Он тосковал без своего беспокойного шумного окружения, но всей душой верил, что эта разлука продлится месяц, не больше…
Помещение штаба постепенно заполнялось, подходили вызванные командиры. В избе становилось тесно. Последними пришли командир первого полка Попов и комиссар полка Данилов.
