– Какое там времечко, – горько усмехнулся Дмитрий. – Мы ж на день, считай, отстали.
– Подумаешь, на день, – фыркнула Заряница. – Пришлец неведающий в наших болотах и три дня проплутает, покамест не выберется. А ты, коль от Гусиного влево двинешься, еще и обгонишь его и, ей-ей, первым у Хутунецкого сельца окажешься, кое на реке Тьме стоит. Московлянам же того сельца нипочем не миновать, ежели они свой путь в Торжок держат.
– Не лжешь ли? – встрепенулся княжич, недоверчиво уставившись на девушку. Та торопливо перекрестилась. Дмитрий, не удовлетворившись этим, перевел взгляд на Липня. – А кто туда дорогу помимо девки ведает?
Липень торопливо заверил, что до Хутунецкого села дорожка знакома всем мужикам. Там по осени всегда богатый торг и чуть ли не каждый туда ездил, потому как сельцом ведает наместник Торжка и цену за зерно новгородские купцы дают побольше, чем в Твери.
– Выходит, это уже новгородские земли, – задумчиво протянул Дмитрий.
Липень виновато развел руками:
– Не обессудь, княжич. А ранее, до Хутунецкого, их перехватить негде.
– Так оно и еще лучше, – усмехнулся Дмитрий и весело подмигнул Липню. – Новгородцы с Юрием заодно, и коль сельцо ихнее, московляне беспременно решат, что теперь спасены и останутся заночевать да в баньке попариться. Тут-то мы их и… – он, не договорив, принялся властно распоряжаться: – Живо по коням! А ты, Липень, проводника мне давай. Ослоп, подыщи провожатому лошадку из смирных, чтоб не свалился по пути.
Заряница продолжала стоять на месте. Княжич одно время не обращал на нее внимания, да и заметив, истолковал ее ожидание совсем иначе:
– Рано награды ждешь, красавица. Вот ежели догоним ворога, тогда отблагодарю. Будешь по деревне в колтах>[14] серебряных красоваться.
Та покачала головой.
– Не надобно мне награды. Лучше поведай, братец-то мой… жив ли?
Дмитрий помрачнел и смущенно пожал плечами.
– Кто их ведает… Пешцы супротив кованой рати московской стояли и главный удар на себя приняли. Храбро держались, ничего не скажешь, но и народу полегло среди них немало.
Заряница горестно охнула.
– Да ты не печалься, – неловко попытался успокоить ее княжич, влезая в седло. – Чай, твой братец сам кого хочешь зашибет, – и, уже не обращая на нее внимания, снова повернулся к Липню: – Да сани сыщи, старче, – но, покосившись в сторону направляющегося к нему Ивана Акинфича, поправился: – Нет, двое саней.
– Напрасно ты загодя, – вставил словцо подошедший боярин, осторожно щупая припухшую и кровоточащую нижнюю губу, прикушенную во время последнего удара Улана. – Не сглазить бы.
