— Зато, миссис О, теперь вы убедились, кто вам истинный друг, и поняли, что Джек всегда к вашим услугам. — Он зашнуровал башмаки и собрался уходить. Мама постояла с ним на крылечке, и он что-то такое ей там сказал, на что последовал ответ, порядком озадачивший меня.
— Как я могу, Джек, — сказала мама жалким голосом, вернулась в кухню и стала молить бога смилостивиться над нами. Она говорила о моих сестрах и братьях, плакалась, что за их обучение нечем будет платить и тогда их уж точно исключат из закрытых школ, где они сейчас учатся, и им придется болтаться дома без дела. Когда вырасту, пообещала я ей, я разбогатею, мы переселимся в большой дом, заживем на славу и знать не будем, что такое долги и ссоры.
— Скажи спасибо, если ты вообще получишь образование, — мрачно сказала мама и принялась подсчитывать, удастся ли нам вернуть Джеку долг.
— Да он не обессудит, — сказала я, но мама была в этом не так уверена.
— Бедность она и есть бедность, голыши всем в тягость.
Но слово «голыши» вызывало в моей памяти лишь красивые речные камушки. Тут отец как закричит, ну мы и кинулись прочь из дому и затаились в ложбинке за деревьями, пока он не ушел. Мы наперед знали, чем все кончится: отец на несколько дней запропастится, загремит в больницу, потом явится домой и будет просить у нас прощения.
Домой отец явился через две недели и попросил меня пойти поглядеть с ним лошадей. Зарядил дождь, на полях стояли лужи, в них мелькали отражения пробегавших по небу облаков. У нас было три кобылы и жеребенок. Я боялась их разве чуть меньше, чем отца, — они были такие же здоровенные и своенравные, как он, и от них тоже было неизвестно чего ожидать. Когда мы пошли по полю, они с тихим ржанием понеслись к нам. Я хоронилась от них за отцовской спиной.
— Да не тронут, не тронут они тебя, — успокоил меня отец, когда кобыла забила копытом, словно гневаясь на нас. Поначалу кобылы носились как бешеные, но мало-помалу они утихомирились и стали тыкаться в нас мордами, в надежде полакомиться овсом.
— Я хороший отец — вы с матерью от меня обиды не видели.
Какой там хороший, подумала я, но смолчала.
— Отвечай, — сказал отец.
— Да, — выдавила я из себя, а он стал объяснять, что в последний раз только потому сорвался, что Джек Холланд взял за моду вольничать с матерью, а его от этого с души воротит. Срамотища, одно слово, но он себя позорить не даст. Я промолчала. Кобылы на коновязи легли в лужи и давай кататься — так вывозились в грязи, что все крупы изгваздали. К ним уже две недели ни одна живая душа носу не казала, и им хотелось пожаловаться, вот они и безобразничали. Назавтра мама написала Джеку письмо, пометив его «в собственные руки», а на обороте поставила САП
