Тогда все становится ясно и выстраивается, как некогда писали, а теперь говорят, в «логическое целое». Заговор, а не какие-то там известные силы, определенные центры или некоторые круги. Если известные, определенные и некоторые, то удовольствие получаешь неполное. Только Заговор мог бы меня удовлетворить. Ведь Заговор в том и состоит, что ничего о нем неизвестно, кроме того, что он есть. Чем меньше известно, тем в большей степени он есть. Более того, именно таинственность является доказательством его существования; если бы заговор не был тайным, он бы не был Заговором. Укрываются, негодяи, не видать их — значит они есть. И чем меньше они видны, тем больше есть. Когда же их вовсе не видно — они есть во всем своем великолепии.
Почему хотел бы я верить в Заговор? Чтобы знать наконец, в чем здесь, собственно, дело, господа, куда все это несется. Знать, что кто-то однако все это контролирует. Пусть во вред мне, но контролирует. Это означало бы, что контролировать все-таки можно, что все это поддается контролю. Меня контролируют, сукины сыны, но если все под контролем, — а поскольку контролируют меня, это и есть наилучшее доказательство, — то я могу контрконтролировать. Я бы облегченно вздохнул, зная, что не безымянный хаос мной правит, а кто-то или что-то. Так мне было бы веселее.
Почему же я тогда не могу поверить в Заговор? Потому что вижу, что этот мир контролировать уже невозможно. Согласен, есть немало и становится все больше небольших и даже довольно крупных мафий, клик, сект, политических группировок, подпольных религиозных, финансовых и этнических объединений, структур, рук, которые руку моют, но именно поэтому один большой, глобальный и централизованный Заговор становится все менее возможен. В мировом масштабе уже никто и ничего не контролирует не потому, что не хотел бы, кандидатов хватает, а потому только, что не может. Последней такой попыткой, в свое время даже довольно успешной, был имперский коммунистический интернационал с центром в Кремле. Никто не может упрекнуть их в том, что они не старались или не умели, а КГБ останется своего рода непревзойденным образцом. И все-таки в конце концов даже им не удалось, дух времени перестал благоприятствовать. Все теперь стало настолько взаимозависимо, так запутанно, что нажать здесь, чтобы выскочило там, уже не удастся. Иной раз, правда, нажимают, но выскакивает не то, что хотелось, и к тому же совсем в другом месте. Толкотня, а не нажатие кнопок стало знамением нашей эпохи. Теперь все можно, но уже ничего не получается. Отдельные индивидуумы становятся все более подвижны, но совокупность все более парализуется. Большие колеса вязнут в зыбучих песках. Корабль безумцев остался без капитана, сомнительно, есть ли у него еще руль. Впереди шествует неуверенность, следом за ней идет страх. На корабле стало слишком тесно, чтобы на что-нибудь пошире замахнуться.
