Сидни знал, что университет еще не оправился от позора «дела дипломатов-перебежчиков». Считалось, что четыре года назад бывшие выпускники Кембриджа Гай Берджес и Дональд Маклин удрали в Москву. Китинг консультировал власти в связи с их исчезновением и заявлял протест по поводу того, что его не допускают к полноценному расследованию. С тех пор дело получило развитие: ходили слухи, будто еще один кембриджский «апостол», Ким Филби, стал после своего ухода в 1951 году из разведки третьим лицом из той же когорты. Тогда Китинг откровенно заявил, что вновь созданный КГБ под руководством Ивана «Грозного» Серова смотрит на университет как на плодородную почву для своих вербовок.
— Не знал, что Лайал работал на службу безопасности.
— Я этого не утверждал.
Сидни ждал, что сэр Джайлз объяснится, но тот промолчал.
— Вы не станете настаивать, чтобы я вникал по таким вопросам в детали? О некоторых вещах лучше умолчать. Не сомневаюсь, существуют способы вести дело осмотрительно.
— Я в этом не уверен. После смерти…
Сидни знал, что существует темная сторона в отношениях университета с обеими ветвями спецслужб, но не хотел задавать слишком много вопросов. Понимал, что разведке и контрразведке требуются умные агенты, но предпочитал, чтобы студентам делали предложение после того, как те получат дипломы. Уж слишком просто пользоваться энтузиазмом людей, не сознающих последствий своего влечения к интриге. Ну а когда те входили во вкус конспирации и обмана, не за всех можно было поручиться, что они останутся на прежней стороне.
— Полагаю, вы, священники, постоянно действуете в серой зоне. Не так-то много моральных дилемм ограничивается только черным или только белым. Вопрос в вере. И преданности.
Сидни не нравилось, куда заходит их разговор.
— Я прекрасно знаю, чему должен быть предан, — произнес он. — Богу, стране, колледжу и своим друзьям.
Сидни поставил пустой стакан на поднос.
— И пусть ничто из этого не войдет друг с другом в противоречие. Доброй ночи.
Снова пошел снег и укрыл лед на мостовой и тротуарах. Теперь любое перемещение на улице грозило опасностью. Немногие рисковали идти с поднятой головой и долго глядеть вперед. Буркнув приветствие знакомым, опускали глаза и смотрели под ноги, чтобы не упасть и в целости добраться домой. В этой осторожности не было ничего похожего на детский энтузиазм, с которым Сидни с братом и сестрой катался до войны на санках с Примроуз-Хилл. Тогда опасность возбуждала. А теперь, когда ему тридцать лет, он пользовался зимой как предлогом, чтобы остаться дома и сосредоточиться на подготовке к следующей проповеди.
