— Кто? Окунь? — удивился Косаговский.
— Зачем окунь? — поморщился недовольно Птуха. — Разве окунь по берегу ходит? Ясно халтурщик той, поп Фома. Ну я ему и гукнул: «Бежи сюда, уху будем варить!» — «Не до ухи, — отвечает, — дело не терпит!» — «Какое такое дело у тебя? — спрашиваю. — Или в кабаке не всю еще брагу выхлестал?» — «Не до браги, — опять отвечает. — К самому дьяку Кологриву бегу!» Меня подозренье тут взяло. Какие, думаю, могут быть у него дела до этого жандарма Кологрива? Ну, подумал я, не уйдешь ты от меня, пока я из тебя всю правду не высосу. Знаю, на что тебя поддеть можно! — усмехнулся хитро Птуха. — И тут крикнул я ему опять., — продолжал Федор: — «Да заверни хоть на минутку, по единой лампадочке слезы иерусалимской раздавим!» Гляжу, забрало моего попа. Остановился, мечтает. «Ладно, — говорит, — разве что по единой!» Я живым минтом к куме Дарье в кружало, в здешний Госспирт, значит, взял сулейку полугара покрепче и обратно. Ну, раздавили мы с ним эту посудину. Я еще одну приволок, крепок он, дьявол, пить, а тогда и начал его обрабатывать. «Как, — говорю, — тебе не стыдно, от друга-приятеля секреты-тайны иметь? Если скажешь, зачем к дьяку бежишь, язык что, отвалится?» Усовестил. «Дело-то, — говорит, — больно чудное. Был я в тайге, халтуру собирал. И повстречался мне человек, какого я в городе никогда не видывал. Должно быть, из починка дальнего. И дал тот человек мне грамотку снести немедля и потаенно дьяку Кологриву. Да еще пригрозил: коли задержусь или грамотку эту покажу кому, то дьяк Кологрив-де мне голову оторвет! Вот и бегу!..» Подозрительно все это мне показалось, — покачал головой Птуха. «А каков этот человек, — спрашиваю, — из себя будет?» Начал он рассказывать, я так и ахнул.
— Памфил? — спросил быстро Косаговский.
— Он! Тот самый сатанюка, что меня чуть было дубиной своей не огрел!
— Гонец из Иркутска к дьяку Кологриву! — вмешался Раттнер. — Но зачем? Для какой цели? Впрочем, продолжай, Федор.
— Вижу я, дело совсем табак. Нужно во что бы то ни стало ту записку у попа выманить и прочитать. И говорю я ему. «Жарко-де становится, пойдем к тебе в избу, раздавим еще по маленькой. Успеешь к дьяку своему сходить. А я Дарье такого полугару нагнал, беда! Пошли. Я по дороге-то и говорю попу: «Записку не потеряй, беды бы нам не нажить. Где она у тебя?» — «А вот, — говорит, — здесь, в армяке!» В армяке, так в армяке, ладно. Пришли домой, пьем. А я все голову ломаю, мозгами раскидываю, так и эдак, — показал Птуха руками, как он мозгами раскидывал, — как бы записку пропитать? И вдруг осенило меня! «Бежи, — говорю попу, — к куме, тащи целое ведро. Гулять, так гулять». А халтурщик и рад стараться, сбираться начал. «Куда ты, — говорю ему, — в армяке-то побежишь? Сопреешь! Дуй в одном подряснике. И легче и прохладнее». Говорю я эти слова, а у самого сердце мрет. Клюнет ли? Клюнуло! «И то верно», — говорит. Скинул армяк и за дверь. Он за дверь, а я к армяку. Тут!.. Мало, годя вертается мой поп с ведерком крепыша. Ну, на радостях загулял я. Пили, пели.
