— Только странно, что этот добродушный господин ухитрился поссориться не только с Гончаровым, но и с графом Толстым, — не удержавшись, буркнул Михаил.
Тихменёв прищурился и с любопытством поглядел на своего собеседника. «Эге, какие мы стали колючие! На мякине не проведешь! А помню, разговаривал я с ним в кафе Вебера, так он слово поперек вымолвить боялся, словно и не человек вовсе, а тряпка…»
— Ну коли уж мы заговорили о тех, кого обидел Тургенев, — усмехнулся редактор, — тут много кого можно вспомнить, и вообще, какой русский литератор никогда не ругался в пух и прах с другими литераторами? Вот, к примеру, Достоевский… кстати, вы в курсе, что он сейчас в Бадене?
— Да, я видел его в гостинице.
— И не подошли? Смотрите, он до ужаса мнителен, может обидеться. Даже наверняка обидится.
— По правде говоря, я не был уверен, что он меня вспомнит: мы встречались лишь раз в какой-то редакции. А вы хорошо его знаете?
Редактор любил говорить о своих литературных знакомствах и принялся рассказывать, что с Достоевским он познакомился уже после того, как Федор Михайлович побывал на каторге. Платон Афанасьевич вскользь упомянул тяжелый характер писателя, его страсть к игре и долги, которые Достоевский «из чистой глупости» принял на себя после неожиданной смерти брата, пытавшегося издавать журнал и оставившего дела в большом беспорядке. Но Тихменёв не был бы Тихменёвым, если бы в бочку дегтя не плеснул еще и яду.
— Всего год или два тому назад, — разоткровенничался он, — я видел Достоевского в Висбадене, куда он приехал с любовницей, пока жена его в России умирала от чахотки.
— Я слышал, он снова женился после того, как овдовел, — пробормотал Михаил.
— Да, на стенографистке, которой диктовал роман «Игрок». Вряд ли этот брак долго продержится: она ему в дочери годится.
Михаил собирался спросить у редактора совета, и совсем не по поводу литературы, но последняя фраза собеседника отбила у писателя охоту делиться с ним чем бы то ни было. Чтобы отделаться от Тихменёва, Авилов поглядел на часы, объявил, что его ждут, и попросил извинения за то, что ему срочно нужно идти. Впрочем, на прощание он все же пообещал заглянуть к Гончарову и поздравить его с прошедшими именинами.
— Только смотрите, чтобы он не принял вас за шпиона Тургенева, — хмыкнул Тихменёв. — Иван Александрович уверен, что Тургенев нанимает людей, чтобы те рылись в его рукописях.
…Не сказать, что Михаил Петрович убежал от редактора во всю прыть, но, во всяком случае, писатель почувствовал, что ему даже легче дышится после того, как он расстался со своим всезнающим собеседником. «Взять хотя бы графиню Вильде, — размышлял Авилов, — всем известно, что она сплетница. Это характер понятный: злой ум — и пустота, конечно. Вероятно, она еще и несчастлива в семейной жизни, отсюда такой интерес к чужим делам. Она многое знает, может рассказать что угодно о ком угодно… и, однако же, не вызывает такого отторжения, как Платон Афанасьевич. — Тут его мысли изменили свое направление. — Может быть, вставить ее в повесть? Но что можно о ней написать? Так-то она совершенно обыкновенная женщина, без всякой изюминки, если, конечно, не считать ее положение в обществе».
