— Разумеется, — ответила Анастасия с улыбкой, — у героини книги хватило деликатности, чтобы умереть.
Михаилу стало немного не по себе: он узнал манеру выражения Веры Вильде. «Еще не хватало, чтобы Анастасия подпала под ее влияние… И почему она столько говорит о какой-то заурядной девке? Неужели Григорий Осоргин ей все-таки небезразличен?»
Он задумался, как бы ему поточнее выведать, что его собеседница думает об игроке, но тут явился Петр Николаевич, и беседу пришлось отложить на потом. На прощание Назарьев пригласил Михаила нанести им визит как-нибудь вечером и прибавил, что они будут рады его видеть.
— Непременно приходите! — добавила Анастасия.
Михаил воспрянул духом. Он услышал в этих словах нечто большее, чем формальную вежливость; он понял, что ему будут рады, — точнее, Анастасия будет рада, потому что мнению остальных он не придавал никакого значения. Тут ему захотелось есть, и, так как он не мог себе позволить роскошествовать в веберовской кофейне, он отправился на рынок, где купил клубники за совершенно смешные деньги и принялся тут же поедать ее, чувствуя себя как в детстве. На второе после клубники пошли две груши. «Кофе я уже выпил, — мысленно развеселился Михаил, — так что получается полноценный обед». Он ушел с рынка, но не успел сделать и полсотни шагов, как нос к носу столкнулся с княгиней Хилковой, которая выходила из лавки с выставленными в витрине дамскими шляпками и надписью, сулящей самый что ни на есть парижский шик. Княгиня вцепилась в Михаила как клещ и излила ему досаду на то, что в Бадене нигде нельзя найти приличных шляпок.
— Я не думаю, Марья Алексеевна, что вам стоит переживать по этому поводу, — заметил Михаил учтиво и вместе с тем дерзко, — в конце концов, on voit le soleil à ses rayons[44].
Он и сам не понимал, откуда тут взялось солнце и зачем вообще надо было о нем упоминать, но княгиня решила, что ей хотят толсто польстить, и развеселилась. Она настояла, чтобы Михаил сел к ней в коляску, и принялась забрасывать его словами. Марья Алексеевна была уверена, что писатель — свой человек у Меркуловых, и жаждала узнать, насколько хватит терпения у генерала и вызовет ли он наконец Осоргина на дуэль.
— Но ведь Осоргин живет с особой, которая называет себя мадемуазель Дианой, — заметил писатель. Хилкова закудахтала от восторга.
— Разумеется, и играет роль ширмы, но кого сейчас этим обманешь? Натали шлет Осоргину записочки, ее горничную постоянно видят у него на квартире, и не зря она так настаивает на том, чтобы перебраться на отдельную виллу. В гостинице вас наблюдают десятки, а то и сотни глаз. Вилла — совсем другое дело… Кстати, вы хорошо знаете дочь Натали? Ту, которую называют мадемуазель Назарьевой? Графиня Вильде первая догадалась, кто она на самом деле. Все дело в имени — Анастасией звали мать Натали. Вера Андреевна такая женщина — ни одной детали не упустит. Жаль, что ее муж — совершенный негодяй и полное ничтожество… Впрочем, с ее приданым она вряд ли могла рассчитывать на что-то лучшее. — И княгиня Хилкова победно поглядела на своего собеседника.
