— Да, передай ей!
И Петр Николаевич двинулся по направлению к Conversation, прибавляя шаг, словно прямо-таки жить не мог без известий из Мексики. Идя рядом с ним, Михаил осведомился, как здоровье Анастасии.
— Прекрасно, прекрасно, — ответил Петр Николаевич, бросив взгляд через плечо, словно опасался, что за ними могут следовать другие заинтересованные лица, которые займут все места в читальне, завладеют газетами и не дадут ему узнать последних вестей. — Да что же вас так долго не было?
— Я болел, — признался Михаил.
— А! — в некотором затруднении промолвил Петр Николаевич. — А я было думал, что вы… так сказать, в увеселениях большого света… Хотя Анастасия мне говорила, что с вами, наверное, что-то неладно, потому что вас нигде не видать…
— А что полковник Дубровин? — как можно небрежнее спросил Михаил.
— Модест Михайлович? Ну он у нас бывает — точнее, не у нас, а у генерала Меркулова и Натальи Денисовны, но мы сейчас все вместе живем в «Европе», так что получается, что полковник бывает и у нас тоже. Правда, Наталье Денисовне не очень нравится в гостинице, она поговаривает о том, чтобы снять отдельную виллу…
— Я смотрю, Наталья Денисовна всегда все решает, — не удержался Михаил. Они были уже возле здания Conversation, и Петр Николаевич замедлил шаг.
— Ну вот и пришли, — объявил он. — Я тут вспомнил кое-что, мне надо отойти на минутку, и если вас не затруднит подождать меня в читальне…
Михаил остановился. Они стояли возле апельсинового дерева, солнце светило ярко, и в его безжалостном свете выражение лица Назарьева вдруг показалось писателю до неприличия фальшивым.
— Полно вам, Петр Николаевич, — промолвил Авилов, не скрывая своей досады. — Я ведь знаю, что вы вовсе не в читальню ходите. Вы играете, и уже давно.
Петр Николаевич сконфузился, но тут же поторопился принять независимый вид.
— На свои, милостивый государь! — объявил он запальчиво. — Между прочим, на свои!
— И много уже выиграли?
— Вчера, например, три фридрихсдора, — с гордостью сообщил Петр Николаевич. — И еще кучу мелочи, но ее я не считал.
Три фридрихсдора — значит, тридцать гульденов. Петр Николаевич приблизился к Авилову и цепко взял его за пуговицу.
— Вы не подумайте, что я все время играю, — горячо зашептал он. — Нет, я наблюдаю, смотрю и ставлю только тогда, когда в себе уверен. Все продуть — ума не надо, на это всякий способен. Не продуть, а приумножить — вот в чем штука. Вы меня понимаете?
— Вполне, — ответил Михаил, отнимая пуговицу и вынудив собеседника разжать пальцы. — Но ваша дочь давно догадалась, что вы не газеты читаете, а ходите играть, что она станет думать о вас?
