— Нет, ты не пойдешь сегодня читать свои глупые газеты, — сказала Глафира Васильевна. — Что за манера — все время убегать, когда ты мне нужен? И что такого важного может быть в газетах?
Ее супруг нахохлился.
— Так ведь… мексиканский император!
— Это который Максимилиан, что ли? Петр Николаевич, ну где Мексика, а где мы? И зачем тебе какой-то австрийский эрцгерцог, которого Наполеон посадил на мексиканский трон…
— Недавно сообщали, что дела его плохи, — сказал Петр Николаевич, драматически понижая голос. — Некоторые даже уверяют, что вся страна за республиканцев и что без поддержки извне Максимилиан не продержится. А ведь Наполеон ему больше не помогает.
— Ах, боже мой, какие глупости! — запричитала Глафира Васильевна, вконец расстроенная. — Даже если его свергнут, ну что такого? Сядет он на корабль и вернется в Вену. Наполеону, конечно, должно быть стыдно, что он людей втягивает в такие авантюры, но он же француз, ему стыд неведом… Почитаешь потом свои газеты, Петр Николаевич, а мне с тобой надо посоветоваться.
— О чем, душенька?
— Нет, ты садись, не стой, не мозоль глаза… Лукерья! Лукерья, где сейчас барышня?
— У себя.
— Да я знаю, что у себя, а занята она чем?
— Книжку читает.
— Что за книжка?
— Да я не знаю, барыня. Толстая такая.
— То-олстая! — передразнила служанку Глафира Васильевна. — Тоже мне, нашла что сказать…
— Так на иностранном языке книжка. Откуда ж мне знать, о чем она.
— Ну так бы и сказала — мол, книжка иностранная, — проворчала Глафира Васильевна, немного успокоившись. — Как Фифи себя вела, пока меня не было? Кушала хорошо?
— Да уж, я думаю, за двоих кушала.
— Тетеря, тетеря: за двоих! Фифи — собака нежная, не может она за двоих кушать… Где она?
— У барышни в комнате, на подушечке спит.
— Пусть спит, не буди ее. Ступай, поставь самовар. — Лукерья вышла из комнаты, шумно топая своими огромными ножищами, а Глафира Васильевна подошла к окну, выгадывая время, чтобы собраться с мыслями. — Это что такое — дождик пошел? И в самом деле дождик. Да нет, какой дождик: гроза, натурально гроза! Вон даже молочник спрятался со своей собакой. Никак, Петр Николаевич, не могу привыкнуть к тому, что у них собаки тележки с молоком возят. Чудно!
Петр Николаевич заерзал в кресле. Ему не нравилось, что жена хочет, по-видимому, сообщить ему что-то важное, но никак не может решиться, и оттого разговор может затянуться на неопределенное время.
— С ценами тоже не угадаешь, — продолжала меж тем Глафира Васильевна, — иногда приличные, а иногда дерут ужасно. И зачем мы сегодня в замок ездили и в ресторане ели? Еда — гадость неописуемая, и замок тоже, по правде, никакой…
