Так вот, особенно важно, что путь русской революции и путь русской эстетики пролег от крайнего декаданса, от радикального авангарда к советской победительной пропагандистской мощи. Маяковский – издерганный, нервный, трагический, автор трагедии «Владимир Маяковский» о том, как он не может жить с людьми, прославился как автор «Ешь ананасы, рябчиков жуй…». А почти все сатириконцы, кроме умной Тэффи, вернулись. Вернулся Бухов, хотел вернуться, но не успел из-за болезни Аверченко, мечтал об этом. Думал, мечтал о возвращении Саша Черный, но в 32-м году он умер, а было в его планах подать прошение. Не исключаю, что, если бы он дожил до 45-го года, если б не погиб в резистансе в лагере, он бы вернулся, потому что он тоже родину ужасно любил, как это и положено русскому еврею. Он же русский во всех отношениях, только у него чувства чуть более тонкие и трепет чуть сильнее, чуть волатильнее.
Я все это говорю, а потом с тоской думаю: это же будет все записано, будет куда-то выложено, мне надо опять отплевываться потом. Но это тоже очень по-русски. Как замечательно написала Тэффи: «Если на какого-нибудь русского человека упадет луч славы, то уж я этого кого-то не поздравляю. Сразу же о нем скажут все худшее, что можно сказать». Например, посмотрите, как ненавидят в России любого человека, который добился хотя бы минимального успеха. Посмотрим на бедного Прилепина, к которому можно предъявить массу претензий, но пишет-то он хорошо. А ненавидят его, как правило, разные окололитературные гниды именно за это, а не за то, что он за Новороссию. У нас политические аргументы всегда последние. Россия не политическая страна. Просто кто-то поднял голову над пейзажем, и сразу в эту голову со всех сторон летит что попало. Это тоже такой русский национальный спорт.
Что особенно интересно в этой эволюции русского авангарда от утонченности к радикальности – ведь эта эволюция тоже абсолютно логична. Посмотрите на Ларису Рейснер. Мисс Серебряный век, любимица всего русского авангарда, женщина, на которую, как пишет Пастернак, невозможно было не оглянуться. И все оглядывались, остолбенев, от подростков до стариков, когда она по улице проходила. Невозможно было рядом с ней идти, потому что все головы поворачивались вслед. Лариса Рейснер начинала как издательница самодеятельного журнала «Рудин», как восторженная поклонница Гумилева, который на первом же свидании ею овладел, а на наивный вопрос, женится ли он на ней теперь, ответил: «На профурсетках не женятся». Но она все равно после его смерти пишет матери: «Если бы перед смертью его видела, все ему простила бы, сказала бы, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта Гафиза, урода и мерзавца». Потому что поэт. Русская женщина любит поэта.
