для десятка детей большевиков. Не дадите ли приют коням и всадникам?
Чабаны переглянулись, и вперед вышел старший – седой дед с колючим взглядом.
– Кто ты, гость? – спросил он голосом, на удивление твердым.
Боцман усмехнулся.
– Зовут меня Селим Гирей, – медленно проговорил он. – Надеюсь, что вскоре не стану скрывать, кто я.
Старик забеспокоился:
– Как звали твоего деда, уважаемый?
– Девлет Эминович.
Чабан вздрогнул и отвесил низкий поклон. Было заметно, что отвык он давно кланяться, ибо не стало над ним господ, но душа раба будто ждала прихода хозяина – и дождалась.
– Проходи к огню, Селим-хан, и не побрезгуй нашим угощением.
Боцман милостиво кивнул, спешился и небрежно передал поводья пастушонку.
Сработало.
Могло, конечно, случиться и так, что пастухи были нормальными колхозниками… Нет, не могло. Не стали бы похитители рисковать, подъезжая неизвестно к кому. Эта стоянка лежала на их пути. Осталось узнать, куда он ведет дальше.
«Хан» и его «свита» проследовали в самую большую хижину. Расселись на кошмах, на сырых шкурах забитых овец, на потниках и седлах.
От разведенного костра ощутимо тянуло теплом. Огромные плоские котлы с овечьим молоком стояли на огромных таганах по сторонам костра – это варился сыр.
Молодой чабан живо приготовил лепешки, другой стал спешно нанизывать мясо на шампуры.
Боцман оглянулся – на него повеяло давним детством. Кругом них, по стенам и углам, на полках стояла и висела незатейливая пастушечья посуда, лежали стопки свежего каймаку – жирных маслянистых пенок с овечьего молока, а в кадке плескался катык, разведенный водою, – кислое молоко, которое пастухи пили, как квас.
Гиреев очень спешил, но и виду не показывал, что торопится – сидел, развалясь, ожидая, когда дожарится мясо. Марьям, как и подобает настоящей подруге батыра, готовила чай в глиняном кувшине, и у нее это неплохо получалось.
Наконец старик подал на маленький столик чашу со скворчавшим мясом.
Боцман взял пальцами поджаренный, пахучий кусочек, попробовал и кивнул: якши!
Мясо и впрямь удалось – нежное, мягкое, оно ничуть не отдавало бараниной, чей привкус Селиму не нравился никогда.
– Скоро ли прогонят большевиков, Селим-хан? – почтительно спросил старик.
– Скоро, – важно ответил Боцман. – Немцы уже в Крыму. Большевики еще сопротивляются, но им не устоять против доблестной германской армии. Советы будут сметены!
Чабаны уважительно зацокали языками: ай, хорошо сказал!
Разговор велся неторопливый, Селим как будто и не участвовал в нем. Так, разве что отвечал будущим «подданным» на их вопросы. Но отвечал так, что пастухи поневоле раскрывали свои мелкие секреты.
