– Сарджан, идешь налево, – скомандовал Селим, – я направо. Ищем следы!
– Понял, командир, – кивнул Рудак.
Поправив на плече «Шмайссер», он направился по дуге, всматриваясь в сухую землю. На яйле далеко не вся трава побурела, хватало и зеленой, даже цветы встречались, хоть и подувядшие.
Внезапно Сергей остановился.
– Товарищ командир, – позвал он негромко.
Боцман тут же подошел. Хмыкнул довольно и присел на корточки возле нескольких камней – один из них прижимал к земле скомканный пионерский галстук, а другой, поменьше, лежал рядом, впритык, указывая направление.
– Вожатый, наверное, – предположил Тося. – Догадался.
– Или татарин, – буркнула Марьям. – Указали ложный след.
– Это вряд ли, – покачал головой Боцман. – Похитители не стали бы раскрывать себя. Ведь даже ложный след – это тоже след. Выдвигаемся!
Отшагав километра два, разведчики набрели на высохшую лужу. Корочка грязи еще не закаменела, была вязкой и хорошо сохранила пару отпечатков копыт. А рядом – большой след сапога и маленький, детский – вмятина на мягкой глине сберегла рисунок подошвы на кеде.
– Это они, – спокойно сказал Боцман.
– В точку! – весело сказал Тося, отходя в сторону.
Согнувшись, он выпрямился и показал еще один галстук.
– Верным путем идёте, товарищи!
– Тише, ты!
Гиреев отобрал у Данилина галстук и положил в карман, где уже лежал такой же – у него появилась идея.
– Тося, ты у нас лучше всех по-немецки можешь.
– Йа, йа! Дас штимт!
– Будешь изображать нашего дорогого гостя из СС. Скажем… гауптштурмфюрера Цольмана. Готлиба Цольмана. Годится?
Тося замотал головой:
– Не пойдет, командир. Звание уж больно низковатое…
– Тося…
– Ну, хоть штурмбанфюрером![31]
– Черт с тобой…
– Шайтан со мной! – жизнерадостно откликнулся Данилин.
– Шагом марш!
– Йаволь!
* * *
Стоянка чабанов не сразу была опознана, представляя собой невысокие стены, сложенные из камней, к которым приткнулись хижины. По запакощенному двору бродили несколько овец, но больше всего было видно следов лошадиных копыт.
Навстречу разведчикам вышли чабаны в живописных нарядах – с ножами у пояса, зашитые в бараньи куртки, с широкою черною перевязью через плечо, на которой в футляре хранились молитвы, славившие Аллаха, обутые в буйволовые сандалии, в остроконечных бараньих шапках, глубоко надвинутых на голову.
Обгоняя пастухов, выбежали здоровенные псы, гавкавшие гулко и басисто.
– Мир вам, – громко сказал по-татарски Боцман. – Мы следуем за своими друзьями, что стали… хм… невольными суруджи
