Его слушали с подозрительным вниманьем, косясь на Митьку, точно испрашивая его согласья. Но столиками уже заставили выход, чтоб не сбежал, не заплатив за поношенье. Высокий парень, очевидный вор, но одетый под мастерового, пересел за соседний к Николке столик и кашлянул, подзывая других. Некоторые уходили, предвидя зловещий конец кутежа, зато количество оставшихся сразу как будто учетверилось. И еще не успел пятнистый Алексей с добровольным подручным раскупорить первой дюжины, как уже сидели, званые, за составленными столиками, с деликатным терпением выжидая хозяйских указаний.
Первую кружку Заварихин испытующе протянул Митьке, но тот отрицательно качнул головой, и Николка гневно выплеснул ее под пальму. Кто-то возроптал, кто-то засмеялся; неистовая пляска николкина лица совсем утихла.
— Ну, вы… пейте! — презрительно пошевелил он запекшимися губами. — Алеша, позови сочинителя… пускай выпьет на заварихинские. — Произносимые слова звучали устало; но вдруг плечи его вновь расширились, а грудь наново наполнилась буйством. — Пейте… — заорал он, взмахивая потемневшими зрачками, — …черти!
Того лишь и ждали: губы гостей всласть приникли к толстому кружечному стеклу. И уже вторично опорожнялись кружки, уже над третьей дюжиной потел пятнистый Алексей, когда кто-то крикнул сзади:
— Барин… толстый барин бежит. Погодите!
Кучка слева расступилась, давая проход толстому человечку, деловито и мелко семенившему к Николке. Толстоватый той бессильной дряблостью, которая сопутствует неудачной старости, он склонялся на ходу то вправо, то влево, на грязном рипсовом воротничке сотрясались щеки, а один штиблет ширкал громче другого. Когда-то в отдаленном прошлом олицетворение земного благополучия, теперь он был символом разочарования и горечи.
Подбежав к Заварихину, он обмахнул лицо подобием дамской салфеточки, пошебаршил ногами и улыбнулся улыбкой, в которой жалко соединялись обеспокоенная учтивость и униженная припугнутость.
— Извиняюсь… сердчишко шалит! — объяснил он, прикусывая в одышке кончик языка. — Э-э, шалит… — махнул он рукой, не в силах выдумать шутку. — Мм, разоритесь на полтинничек!
— Чего-о? — насторожился Николка, откровенно щупая зашитые в пазуху деньги.
— Дай ему полтинник! Он истории рассказывает… очень смешно, — шепнул на ухо Николке неизвестный малый с лицом, продавленным вовнутрь. — Это Манюкин, барин… не обедняешь с полтинника, чорт! — сказал он тоном более чем уговора.
