Внезапно около меня материализовался мессер Фигаро и тихо молвил:
— Я очень рад, госпожа Люция, что вы явились к обеду без опоздания. Позвольте, я познакомлю вас вон с той группой молодых людей, один из них поведет вас к столу. Так принято.
— А почему никто не садится за стол? — тихо спросила я.
— Ждут появления его светлости, — пояснил Фигаро. — Идемте.
Фигаро изящно взял меня под руку и столь же изящно подвел к группе юнцов, от скуки выдергивающих золотые нити из окантовки гобелена.
— Добрый день, господа, — молвил он, учтиво кланяясь. — Позвольте представить ваше благородное общество компаньонке герцогини госпоже Люции Веронезе.
У юнцов сразу загорелись глаза. Все-таки я буду поинтересней гобелена. Хотя бы первые пять минут.
— Господин Паоло Кондорито, сын поставщика двора его величества.
Паоло был прыщав и надменен. На правом предплечье его куртки был приколот здоровенный бант из золотой парчи. Из уроков придворного этикета я вспомнила, что такой бант на плече юного господина означает, что у него имеется высокородная возлюбленная-покровительница. То-то он на меня даже глазом не повел. Хотя мне слабо верится, что с такими прыщами можно оказаться любовником знатной дамы… Впрочем, о вкусах не спорят. Может, она делается сама не своя от наслаждения, когда устраивает ему чистку лица.
— Госпожа Люция Веронезе — господин Андреас Папандреу, старший сын валахского князя древнего рода Папандреу.
Ой, ну этот вообще практически отвернулся. Древний род! Густая кровь! Куда мне до него! Хотя Валахское княжество — нищее, да и на карте имеет размер собачьей блохи.
— Братья Эдмунд и Сервант Макконахи — единоутробные сыновья Рочестера Макконахи, дальнего родственника рода Монтессори по отцовской линии.
— Привет, — выдали братцы. Ну, эти хоть рты открыли.
Я посмотрела дальше, и, как поется в известной душещипательной лирической балладе, мое сердце остановилось.
На меня с веселыми искорками в бессовестных карих глазах смотрел юноша лет восемнадцати, то есть достигший совершеннолетия, и рядом с ним все остальные казались просто щенячьим выводком. Он был строен и подтянут, его кожа, казалось, излучала свет, как излучают его старинные изваяния из мрамора. Во всем облике наблюдалось такое благородство, что я не могла понять — что он делает здесь, а не при королевском дворе?
— А это, — молвил Фигаро, — подающий большие надежды и близкий самому герцогу поэт Юлиан Северянин.
— Рад знакомству, прекрасная госпожа, — учтиво склонил голову поэт.
