— Пригодится, — загадочно заметил Пашка.
Он нещадно руган новую власть, уверяя, что она насквозь еврейская. И что Ленин и Троцкий — оба евреи, а он, Пашка, троцкист, и то потому, что получил у них какую-то работенку.
Усевшись вместе со Званцевыми за утренний чай, он принялся поносить еврея Ерухимовича.
До сих пор Шурик не придавал никакого значения национальности, и вражда его с татарятами для него была лишь игрой в войну.
Паше возразила Магдалина Казимировна.
— Вы напрасно считаете Николая Ивановича Ерухи-мовича евреем, он жил у нас вместе с другими офицерами и, слава Богу, как православный, ходил и со мной в церковь.
— А фамилия?
— А фамилия у нею белорусская. Поручик Ерухимович.
— А теперь он здесь один из первых комиссаров. А у вас Магдалина Казимировна, он скрывался как еврей, шпион красных. Небось в церковь с вами не ходит сейчас.
— Я знала, что с германцами он воевал геройски. Георгиевский кавалер, что еврею не свойственно. А с фронта его подальше в Сибирь перевели из-за участия в братании с немцами.
— Евреи с кем угодно побратаются. Ради выгоды.
— Удивляюсь вам, Паша. Господь с вами. Такой молодой — и черносотенные взгляды царского министра Пуришкевича.
— Позвольте, Магдалина Казимировна, проводить вас с Сашей на службу. Поднести что-нибудь.
— Нет, что вы, Паша! Заходите к нам.
Пашка Золотарев неохотно уходил.
И даже радость вдохновенья
Не может заменить ученья.
Как всегда мама с сыном шли служить в губздрав. Вернувшись, Шурик не брал судки, не шел в сумасшедший дом, эту обязанность он, занятый извозом, передал Вите, таскавшему теперь, как гири, тяжеленные судки с положенным руководству новой протезной мастерской питанием из другой близкой больницы.
Шурик проходил в цех и долго простаивал у французского образца протеза.
При Колчаке здесь была велосипедная мастерская, и Шурик отыскал в завале остатки велосипеда. Рама с одним задним колесом без цепи и передач. Но Шурик сиял. Это было то, что ему нужно.
В Петропавловске остались ребячьи велосипеды. Шурик на своем «Кливленде» достиг полной акробатичности. Теперь он удивил рабочих, вытащив раму с одним колесом во двор, прилаживаясь прокатиться. Он задрал ее кверху. Седло с немалым трудом приладил над самым колесом, закрепив его проволоками. Потом сел на седло, поджав правую ногу, будто ее нет, а левая нога касалась земли и отталкивалась от нее. И не только поехал по двору, но и въехал в мастерскую через открытую ему дверь.
