— Немцы, немцы!.. — пронеслось уж явственно от воза к возу. — Бачь, с того краю идуть!
— Коней забирать будут... — догадался кто-то.
— Ой, пропали наши кони...
Кто-то стал торопливо запрягать, свирепо понукая застоявшихся сонных лошадей.
— Но! Но!.. Ты!.. Стой, не бийся! Та стой ж, невира[9]!..
Точно по сигналу все вдруг поднялось, заторопилось, закружилось в тревожном вихре. Пытаясь выехать из рядов, бешено стегали по спинам лошадей, но те испуганно становились на дыбы, опрокидывали телеги, неслись на соседей, топтали детей и птицу.
И — так же внезапно, как начался — переполох утих. Все неожиданно застыло в испуге. Только кое-где скрипели еще колеса тронувшихся телег и яростно ругались перепившиеся буяны.
Охваченные редким кольцом кавалерии, люди молчаливо смотрели на въехавшую в середину площади конную группу немцев. Пеший отряд двинулся вдоль рядов, и, точно передразнивая покупателей, ветеринары стали одинаковым заученным жестом раскрывать лошадиные рты, щупать бабки, хлопать по крупу. Принятую лошадь выпрягали и уводили, а застывшему в онемении хозяину выдавали аккуратный синий «квиток» и деловито шагали дальше.
Лошадей не браковали, брали всех подряд. Выпрягали из телег, отвязывали от барьеров и кольев, отбирали у хозяев и, сгоняя в табуны, отводили на край площади.
Люди тихо роптали, боязливо переговаривались между собой. Женщины беззвучно плакали.
— Що це буде? Последних коней забирають.
— Як теперь быть? Як же ж без коня?
Пьяный крестьянин, швыряя мерлушковую шапку на землю, кричал, обливаясь слезами:
— Не дам кобылы, не дам!.. Хоть росстрилюйте, не дам!.. Хиба ж мени можно без кобылы?.. А?.. Що ж я без ее робыть стану?!. А?!.
Между возов тихо пробирался Остап, покрытый соломенной чумацкой шляпой, в широченных, измазанных дегтем шароварах. Обросший бородой, он был неузнаваем. У каждой телеги он останавливался и как бы невзначай бросал:
— Що же воно так и буде?.. Як захотят — так и станут змываться?.. И хлеб, и скот, и усе на свити — чужим дядькам, а нам що?..
— Ну, а як же быть?
— А не давать — тай годи! Не давать!..
— Эге, ты и сюда забрався, — вырос неожиданно перед Остапом рыжий Пиленко, — все народ змущаешь?..
Остап хотел пройти мимо, но подвыпивший Пиленко загородил ему дорогу и, густо багровея, хмельно размахивая кулаками, натужно кричал:
— Тикай з ярмарки! Та з села тикай, бо наче головы злишим!
Откуда-то неожиданно для Остапа появилась Ганна и, схватив за рукав Пиленко, стала его оттаскивать.
