Втиснувшись в четыре легковые машины «воздушников», мы через двадцать минут подкатили к Стешиной избе и высыпали во двор, чтоб подальше от посторонних глаз совершить самый значительный акт дележа, справедливость которого во многом зависела от первого смельчака, задававшего тон всему.
Если первому удавалось отстоять договорные условия, то остальные автоматически следовали его принципу. Но уступи он бугру, как часто происходило из-за малодушия Кононова, уступали и все — аргументом служила снисходительность первого.
Сейчас выбрать кандидата в единоборстве с бугром предстояло оперативно, чтобы не дать застигнуть себя врасплох.
— Гуга! — сказал Кононов и показал два золотых зуба.
Я нехотя отлепился от группы и направился в «темницу», где меркла электролампа.
Бугор сидел на топчане в предвкушении сладостного укуса, не сводя пристального взгляда с двери.
— Ну, какие у нас дела?! — сказал я, словно доктор на утреннем обходе, чувствуя, как у самого из-под ног уплывает позиция.
Бугор, не вставая с топчана, поднял крепко сжатый кулак и решительно проговорил:
— Но пасаран! — И, выбросив из крепко сжатого кулака три пальца, шумно и радостно засопел: — Спасибо! Я снова знаком с любовным потом…
Бугор, выражая в этих словах свою твердую волю, как бы исподволь выходил к торной тропе победы. Но тут меня неожиданно озарило:
— Патриа о муэрте! — воскликнул я с непоколебимой решимостью.
Бугор внимательно взглянул из далека своей бесстрастности и равнодушия мне в лицо и, видимо, прочитав в нем упрямство, стал обходить с другого боку, переходя на доверительный шепот.
— Ты сам знаешь, как я дорожу твоим мнением. В данном случае я говорю о новичке… Как он себя вел?
Я помедлил с ответом и, тоже переходя на дальний обход, вгляделся в соперника, позволяя своему лицу изобразить неопределенную улыбку, могущую означать и насмешку, и недоверие. Но, вскоре стерев с него все оттенки, чтоб дать место равно и свету и тени, сказал:
— С ним надо считаться! Это — личность! — И на всякий случай нащупал в кармане деньги, половина из коих предназначалась к отдаче, словно намекая на то, что подготовленная беседа слишком уж затянулась.
Уловив мое движение, бугор, поскольку позиция в ходе разговора не определилась, стал заметно нервничать, а потому оттягивать время.
— Завтра поедешь в Москву сдавать продукцию! — сказал он и, видя, что к приемлемому для него дележу я не подготовлен, добавил: — Там сообщишь ему, что мы закрываемся… А сам возвратишься! Демонтируем пресс, перенесем его в хутор… Есть там свободное помещение и под жилье, и под цех.
