— Я хочу… — сказал Хома и замолчал.
— Хома, — улыбнулась Халимар. — Я слышу все, о чем ты думаешь. Но исполню только то желание, которое ты произнесешь вслух.
— Уболтала. Я хочу стать художником.
— Вот! Наконец-то! Слушаю и повинуюсь, господин мой, повелитель мой, хозяин мой! Ты станешь художником. Ты будешь моим самым любимым художником. Бери карандаш!
Хома нерешительно взял карандаш.
— Рисуй! — скомандовала Халимар.
— Что рисовать? — спросил Хома.
— Что хочешь, — подсказала Халимар.
— Тебя хочу, — честно признался Хома.
— Значит, меня и рисуй!
Хома что-то там стал изображать на листе.
— Не получается!
— Конечно! А ты думал, как только ты скажешь, что хочешь стать художником, так сразу им и станешь?
— А как еще? Ты же сама говорила, что можешь это сделать.
— Но рисовать тебе придется самому. Я буду твоей учительницей. И музой. Учительницей и музой одновременно. Поэтому снимаю с тебя два желания. Это справедливо.
— Справедливо. Значит, учи, учительница! Музи, муза!
— Не иронизируй! И не коверкай великий и могучий! Для начала, пока ты еще не стал настоящим художником, возьми пару уроков у того, кто им уже стал.
— У тебя?
— Спасибо! Нет. Например, у Михайловича.
— А Михайлович-то тут при чем? — выпятил глаза Хома. — Он разве художник?
— Хома, ты имеешь в виду своего шефа? Ты думаешь, он единственный Михайлович в целом мире?
— Нет, не думаю. Не знаю, ляпнул, не подумав, — оправдывался Хома.
— А ты не ляпай, а думай, — подсказала Халимар. Михайлович — это художник, у которого я до тебя служила. Я удивляюсь, как его старый комод из Москвы в Одессу попал!
— Да, твоя бутылочка была в комоде! Я помню. Значит, этот комод принадлежал художнику?
— Я помню эту рухлядь юным комодиком. Сейчас на него без слез не взглянешь, его давно пора выбросить.
— Как? Это же память о твоем знакомом, друге, можно сказать! Комод еще хранит тепло его пальцев!
— Ты — не художник. Ты — поэт. «Хранит тепло его пальцев». Мне странно видеть, когда люди хранят какие-то материальные предметы, будто бы напоминающие им о ком-то. Все это ерунда! Воспоминания живут в душе, им не нужно какое-то материальное подтверждение. Если я улечу, не оставив тебе никакой своей вещи (а я так и сделаю), ты забудешь меня?
— Нет. Останется эта комната, в которой мы живем, этот диван, на котором мы сейчас сидим…
— Эта чашка, из которой я пью кофе. Чашка разобьется, диван хозяйка выбросит на мусорку (где ему и место), комод съедят жуки-короеды. В конце концов, ты поменяешь квартиру. И что тогда? Ты меня забудешь?
