И наконец последний вопрос, быть может, самый важный: а что, если бы Трепов отличался ангельским характером и административным обаянием? Если бы он по ошибке приказал выпороть Боголюбова, а Засулич все равно выстрелила бы в него? Что тогда? Неужели вопрос оправдания Засулич — это чисто ситуативный вопрос превосходства личного обаяния молодой женщины над неприятной личностью престарелого самодура?
Что же имел в виду знаменитый русский юрист Анатолий Федорович Кони, который, еще до возвращения удалившихся на совещание присяжных заседателей в зал суда, сказал, что, в случае оправдания, это будет «самый печальный» день русского правосудия? Вряд ли то, что больше ни одно дело о политических преступлениях не будет передано гражданскому суду, как это впоследствии и случилось.
Анатолий Федорович был человеком умным и, похоже, дальновидным. Он обратил внимание на неестественность поведения подсудимой, на то, как она «заводит глаза» и всячески «рисуется». Видно, не такой уж невинной овечкой была она, даже если хотела только хорошего и согласна была на смертный приговор, что каким-то непонятным образом, казалось бы, должно доказывать ее нравственную чистоту. Возможно, он понимал, что оправдательный приговор будет расценен радикалами как общественная санкция на террор, как общественное оправдание экстремизма в качестве метода политической борьбы, что в итоге и случилось. А может, Кони имел в виду, что суд присяжных просто испортит подсудимой жизнь своим неуместным оправдательным приговором — девушка готовилась пройти героический путь до конца, то есть готовилась умереть, превратившись в жертву борьбы за справедливость, а теперь ее оставят жить на свете и маяться от незнания, куда же себя деть. Как верно заметил ее сподвижник С. Кравчинский: «Ведь нельзя же каждый день стрелять в градоначальников», — впрочем, возможно, он это написал о самом себе и собственных терзаниях.
Как бы ни был прозорлив Кони, но Трепов был такой скверный, а политические заключенные в тюрьмах так страдали, а истинные русские интеллигенты только впервые были публично поставлены перед выбором — сочувствовать или не сочувствовать террору… Словом, вердикт присяжных был едва ли не предопределен.
Конечно, оправдательный приговор Засулич был юридическим нонсенсом: как же она могла оказаться не виновна, если она преднамеренно стреляла в человека? Юридический нонсенс одновременно обернулся юридическим и моральным тупиком: ведь Трепов тоже был виноват и подлежал наказанию. Что было делать? Присяжные разрешили дилемму по-своему — если Трепов не подлежит суду, то они вправе оправдать виновную. В результате оправдательный приговор спровоцировал волну терактов. Может быть, «надругательство над человеческим достоинством» и сделалось «не так возможным», но человеческая жизнь определенно обесценилась, попав в зависимость от политических планов радикальных партий и террористических организаций. Так, например, когда 1 марта 1881 года убивали царя, попутно покалечили и убили еще несколько человек, и это был уже ожидаемый, а не случайный для народовольцев результат. Что уж говорить о беспредельном разгуле терроризма в России в начале XX века, когда были позабыты все границы дозволенного, еще недавно хоть в чем-то сдерживавшие боевиков «Народной воли»…
