— Грэйс, — уже мягче сказала я, присаживаясь на стул рядом, — Прошу вас, ради Александра, ответьте мне.
Мой оппонент вынул последнюю шпильку из волос, и длинные серые пряди поползли по плечам, словно змеи.
— Ради Александра? — повторила Грэйс своим спокойным, тянучим голосом, — С чего это? Он ненавидит меня, а я — его.
Меня словно ударило молнией. Александр ненавидит Грэйс Арон?
Та, увидев мое лицо, засмеялась, обнажая белые зубы с щелочкой посредине.
— А вы думали, он питает ко мне нежные чувства? Пфа!!! — и Грэйс достала из шкатулки очень яркую красную помаду.
— Ради кого я точно буду молчать, так это ради Александра, — сказала она, малюя губы, — Он был любимым крестником матушки, этакий золотой мальчик. Даже перстенек ее себе прикупил на память. А я с ним никогда не ладила. Словно он с детства знал, как я закончу, — она облизала яркие губы, — Отец пригласил его погостить у нас перед моей свадьбой, и каким-то образом, Александр узнал мой секретик. О, как он стал глядеть на меня!? Вы видели этот взгляд?!
Тут Грэйс повернулась ко мне лицом, и в ее глазах читалась давно хранимая и заглушаемая ярость.
— Этот мальчишка посмел глядеть на меня, словно я — не человек. Будто он даже поверить не может, как такое существо, как я- ходит по земле! Вот как он смотрел на меня! — прошипела она.
Но тут лицо ее застыло.
Грэйс снова развернулась к зеркалу, и нала подводить черным глаза.
— Александр зашел так далеко, что умолял моего отца не заступаться за меня. Он просил его «Не делать этого»- Не брать вину перед судом на себя.
Она подвела оба глаза, и принялась расстегивать пуговички на платье. Госопдин Холмс так же учил нас не прерывать свидетелей, когда они хотят выговориться, и потому я сидела молча.
Грэйс сняла платье, и осталась в одном пенюаре — прозрачном и облегающем.
— Как я выгляжу? — спросила она.
Я с горечью посмотрела на нее: распущенные волосы по талию, яркий макияж, отсутствие приличной одежды.
— Как падшая женщина, — ответила я правду.
— Отлично! — звонко засмеялась Грэйс, — Этого я и добивалась! Видишь ли, в отличие от отца, я не вижу смысла скрывать от мира мое лицо! Пусть все знают, какая я. Лишь только аукцион кончится, я, как говорит папочка, смогу пойти «на все четыре стороны», и, о луна, как я этого жду!
И она снова улыбнулась зубами с щербинкой.
— Боюсь, вам там придется не по душе, — тихо сказала я.
— Отчего это? — спокойно спросила меня Грэйс.
Я вдохнула воздуху. То, что я собиралась сказать, было моим и только моим, хотя, кажется, аукцион скрывал все личные границы.
