— Любят хорошие люди, — отвечал ей Иванов, — а кто похуже, те притворяются, будто любят. Нельзя же против общего голоса говорить, что хороший человек не по сердцу — совестно; это уж значит самого себя явно показывать дурным.
Сергей Андреевич все молчал.
Любовь Сергеевна нашла, что Иванов уж слишком разговорился и, кажется, сбирается противоречить Серженьке.
— Я думаю, начальнику вашему все равно, что бы вы о нем ни думали, — заметила она резко и кисло.
Вера вошла, поздоровалась; но ее прибытие не оживило беседы, даже не прибавило шума в комнате: она умела ходить, придвигать себе стулья, браться за вещи как тень — тихо, мерно, осторожно, чтоб не обеспокоить других и скрыть свое присутствие; страх был у нее постоянным чувством. Сев к столу, Вера несколько раз вздрагивала, когда, взглянув на братца, встречала его взгляд, но не говорила ни слова и, поскорее выпив чашку чая, встала так же осторожно и пошла к своим пяльцам.
Прасковья Андреевна явилась вскоре после нее.
— Что ж, Катя, — спросила она после обыкновенного здорованья, — познакомила ты Александра Васильича с братцем?
— Да, — ответила Катя.
— Видите ли, братец, — продолжала Прасковья Андреевна, — мы теперь в своей семье, то можно прямо говорить: вы прекрасно сделали, братец, что приехали, вы нам поможете в некоторых обстоятельствах.
Любовь Сергеевна смотрела на нее с отчаянием.
— Я не знаю, в каких обстоятельствах я должен вам помочь, — возразил серьезно Сергей Андреевич, — но только заранее предупреждаю вас: не в денежных, потому что я, как всякий порядочный чиновник не из трущобы какой-нибудь, взяток не брал, жил жалованьем, а в Петербурге жизнь дорога; стало быть, капиталов у меня быть не может.
— Капиталов нам не нужно, — начала с улыбкой Прасковья Андреевна, видимо принуждая себя быть любезной с братцем.
— А ж полагаю, они-то именно и нужны, — прервал Сергей Андреевич, — я не позволю себе, конечно, вмешиваться, подавать советы, устроивать и расстроивать, а я так просто спрошу… так как это уж решено, без сомнения, с согласия маменьки…
— О мой друг!.. — протяжно воскликнула Любовь Сергеевна таким тоном, что было ясно, что она протестует.
— Без сомнения, маменька объяснила и Катерине и… вам, — продолжал Сергей Андреевич, слегка обратясь к Иванову, — что у Катерины состояние очень ограничено, запутано, расстроено, вы это знаете?
— Я… слышал, — отвечал, сконфузясь, Иванов, которому никогда ничего не объясняла Любовь Сергеевна, но который знал все довольно подробно. Более всего его конфузил официальный тон братца.
