Перевод Н. Жарковой
Богач — любитель живописи с пристрастием разглядывал картину.
А ведь хорошая была картина, только-только вышедшая из-под кисти художника, и изображала она обнаженную вакханку, дерзко изогнувшую стан.
О том, что это была именно вакханка, свидетельствовала гроздь винограда, которую девица закусывала своими прелестными зубками, а также и виноградная лоза, небрежно запутавшаяся в кудрях, потому что ни одна уважающая себя вакханка — или даже не совсем уважающая — ни за что не покажется на люди без этого украшения.
Богач был доволен, но… доволен он не был. Молодой художник с трепетом ждал его приговора.
— Господи боже мой… — говорил богач, — а ведь это действительно прекрасно… даже совсем неплохо… головка прелестна… грудь тоже… и хорошо выписана… от вашей грозди винограда прямо слюнки текут… но… но… у вашей вакханки… как бы поделикатней выразиться… не слишком вакханистый вид.
— А вам пьяную бабу подавай? — рискнул возразить художник.
— Ну, так уж и пьяную… но… как бы поделикатней выразиться… зажигательную.
Художник помолчал и только поскреб затылок.
В данном случае любитель был прав. Вакханка действительно была сама прелесть, но для вакханки чересчур походила на пансионерку.
— Так вот, мой юный друг, — заключил капиталист, — поработайте-ка над ней еще пару часиков. Завтра я к вам загляну. А пока что попытайтесь… как это я сказал?
— Воспламенить вакханку!
— Вот именно, именно воспламенить.
И ушел наш капиталист.
«Что ж, воспламеним вакханку, — мужественно решил про себя молодой художник, — воспламеним».
Моделью ему служила ослепительная натурщица восемнадцати лет, бесспорная обладательница самой красивой груди града Парижа и его окрестностей. Полагаю, если бы она позировала вам хотя бы один-единственный раз, на других вы и глядеть не захотели бы.
Личико под стать груди, а все прочее под стать личику. Значит…
Так-то так, но холодновата…
Однажды, когда она позировала Гюставу Буланже, сей прославленный мэтр, потеряв терпение, заорал:
— Да побольше огня, черт тебя подери! Ведь я не статую для Академии с тебя леплю!..
(Шутка, между нами, не совсем уместная, особенно в устах члена Академии.)
Юный художник рысцой бросился к своей натурщице.
Девица еще спала.
Он растормошил ее, силком поднял с постели, помог ей одеться, причем все это с чисто профессиональной корректностью, и увел к себе.
