Первая мировая и Великая Отечественная. Суровая Правда войны | страница 7
ПО ПЕХОТЕ:
Полковникам, командирам полков:
ПЕХОТНЫХ
… 227-го Епифанского,
Поклевскому-Козелл [у],
с 6 декабря 1906 года
Подписал: военный министр генерал от инфантерии Шуваев»
Редкий случай, что за отличную службу 13.12.1916 г. устанавливается (даруется) старшинство с 6.12.1906 г. со всеми положенными привилегиями.
Приказы, кроме «Георгиевских», не содержат сведений, за какие заслуги произведены награждения. Эта информация учитывалась в «Записках о наградах», которые заводились на каждого офицера. К сожалению, в делах 227-го полка такие записки оказались только по состоянию на март 1916 года.
После ранения М. Сафира последовали следующие перемещения по службе: заведующий командой пеших разведчиков (1.9.1916 г.), начальник учебной команды (5.10.1916 г.) и, наконец, командующий ротой.
«Из приказа № 373 — 16.11.1916, штаб п[ол]ка дер. Раевщина
«...Капитан Жарков назначается начальником учебной команды, а подпоручик Сафир — командующим 7-й ротой на законном основании. Приказываю капитану Жаркову сдать 7-ю роту подпоручику Сафир, подпоручику Сафир сдать капитану Жаркову учебную команду.
О приеме и сдаче роты и команды мне донести.
Командир полка полковник Поклевский-Козелл»
А вот несколько необычный для нашего времени образец оформления документа.
Из приказа №75 — 4.3.1917, штаб п[ол]ка дер. Виндерей
«...Дежурный генерал 4-й армии телеграммой сообщил, что на должность командира 227-го пехотного Епифанского полка вместо полковника Поклевского-Козелла назначен полковник 50-го Белостокского полка Кухин. Полковника Кухина полагать в ожидании (выделено мной — В.С.).
Начальник дивизии генерал-лейтенант барон Бодэ.
Во исполнение сего означенного штаб-офицера зачислить в списки полка, а впредь до прибытия полагать в ожидании.
За командира полка капитан Жарков»
У читателей может возникнуть вопрос, а была ли в старой русской армии проблема с дисциплиной? Мой отец вспоминал:
«Такой проблемы в армии не было. Все четко знали, что можно делать и чего нельзя. Наиболее действенным было наказание — два часа «с полной выкладкой под ружье». Обычно минут через 50 провинившийся падал без чувств. Желающих испытать на себе вторично это наказание, как правило, не находилось. Обстановка была спокойная, так как в условиях непрерывных боевых действий одним не могло прийти в голову допускать какие-то злоупотребления в дисциплинарной практике, другим -эти нарушения совершать. В офицерской среде это считалось признаком плохого тона. Да и я сам, как только «упустил» действия одного из своих взводов, тут же без всяких колебаний был наказан командиром полка, хотя к тому времени, как говорят, вся грудь была в крестах. Если бы не было обстановки взаимного доверия, никто меня, раненого, теряющего сознание, с поля боя бы не вытащил. А ведь это сделал истекающий кровью солдат именно моей, 7-й роты, сам имевший в тот момент тяжелейшее лицевое ранение. Но так было только до того времени, когда стали создаваться полковые комитеты».
