Вопрос Амалии поразил Серафиму, она медленно повернула голову и смотрела на Малку снизу вверх.
– Не умеешь? Как не умеешь?
– Не умею, у нас такой игры не было.
Это было неожиданно.
– Ну, как же? А барабанные палочки, стульчики…
Малка уже расчесала волосы от корней и теперь сушила кончики и расчёсывала щёткой.
– Нет… я… стульчик, это, на котором ты сидишь…
– А разве?..
– Нет, дорогая моя Серафима, я такой игры не умею…
Серафима потупилась и вдруг повернулась.
– А… – Она глянула на Амалию и снова потупилась.
– А может, я не пойду? – спросила Малка.
– А-а-а! – протянула, будто о чём-то догадалась, Серафима. – Так ты, наверное, стесняешься… может, тебе не в чем? – Серафима как ребенок резко развернулась и снова уставилась на Малку. – Амалечка, ты только скажи, я тебе… всё будет в порядке. Ты только скажи!
– Что сказать, Серафима, мне есть в чём, только я не умею в эту игру…
У Серафимы засветилась надежда и заиграли чертики в глазах.
– Есть? Ты правду говоришь?
– Правду! Хочешь посмотреть?
– Конечно! Очень хочу!
– Ну, тогда садись на диван и сохни, а я сейчас, – сказала Малка, – у меня там. – И она махнула рукой в сторону своей комнаты.
Дом, в котором они жили, был большой, настоящий, господский. Серафима выбирала его сама и вспоминала дом в Твери, в котором прожила много лет с детства, когда её привезли из деревни, после кончины от тифа матушки и батюшки. Дядя Павел отвёл ей комнатку на женской половине во флигеле рядом с комнатой своей дочери Леночки, но уже через несколько дней Серафима и Леночка, старше её на год, жили в одной комнате и спали в одной постели.
Серафима встала и подошла к комоду выбрать бельё. Амалия долго не шла, у Серафимы уже кончалось терпение, и она стала вытаскивать из ящика комода на диван вещи, которые она точно не наденет, и случайно повернулась.
В нескольких шагах у неё за спиной стояла Амалия.
Серафима ахнула и шагнула назад, упёрлась голою спиной в комод, и её кожу обожгли холодные медные ручки на ящиках, в руках она держала то ли сорочку, то ли ночную рубашку, она забыла что, когда увидела Амалию.
А та не знала, что ей делать.
На Амалии было тёмно-коричневое самого простого покроя платье с узкими длинным рукавами, отложным воротником, а по нему розовым, почти белым накладным воротничком с тонким кружевом по краю. Этот воротничок делал всё дело – он был нежный на фоне шоколадного оттенка прекрасного качества сукна и выглядел как интимный вздох; рядом с ним оттенок платья становился глубоким и переливался муаром. Из-за длины платья Серафима не видела, в каких Амалия чулках, но носки туфелек выглядывали из-под края, и казалось, что они радуются – как они тут на месте. Волосы Амалия распустила по плечам.
