Он заходил в заведение, заказывал обед, гладил по волосам хозяйского сынишку, ни о чём не спрашивал, ел, расплачивался, заказывал ужин и уходил. За ужин рассчитывался со старухой и только недавно разглядел, что старуха и хозяйка между собою неуловимо похожи, как родственники. Иногда, когда в заведении Жамин был один, он замечал, что, мелькая в кухонных дверях, хозяйка на секунду задерживалась и бросала на него быстрый взгляд. Что в Твери, что в Москве, отец давал ему деньги и отпускал «по женскому вопросу», и напутствовал, мол, выбирай, как он говаривал, «чистых, чтобы домой срам и скверну не несть!». Поэтому Жамин имел опыт в женском вопросе и понимал в женских взглядах.
Он ещё ничего не сказал и не задвинул занавеску, под окном хозяйка смотрела на него и держала за руку сына, а Жамин даже не знал, как её по имени.
В заведении Жамин бывало, что сиживал не один, заходили местные, они перекидывались с хозяйкой шутками, переговаривались на своём, Жамин ихнего не понимал, местных имён не знал и, как ни вслушивался, не мог понять, как хозяйку зовут, а спросить ни разу не подвернулось повода, да и Елена Павловна мешала, тем более с позавчера. Сейчас Жамин был уверен, что это она прошла мимо его глухой каморки в госпитале и обдала запахом так хорошо знакомых духов. Фёдор Гаврилович переживал этот момент, переживал и вдруг почувствовал, что переживания уже не горят в нём раскалённым прутком. Это ощущение оказалось странное, будто трёхпудовый мешок с рыбой с себя скинул, организм тяжесть ещё помнит, а плечам уже легко. Он пережил это, когда вчера гнал из Риги в Сигулду и хотел побыть один, для этого очень подходили тёмные гроты, и пустота речного берега, и он уже было совсем ушёл в себя, но вдруг, как щелчок курка, ворвался поручик Смолин, и Жамин был рад, что тот выиграл у него деньги, и как будто что-то переменилось, будто он сменил одного коня на другого, одну коляску на другую, жизнь мчит вперёд, и ощущения уже иные.
Жамин смотрел на хозяйку и увидел, что её сынишка жмёт коленки, как будто бы хочет писать, и Жамин растерялся и стал махать рукой. Хозяйка заведения улыбнулась, как просветлела, дёрнула сынишку за руку, у того вспыхнули испугом глаза, и они исчезли. Фёдор Гаврилович вернулся к столу, но есть уже не мог, он вслепую смотрел на посуду, кроки и вслушивался. Дом был деревянный на каменном фундаменте, гулкий. Сначала ничего не было слышно, потом он услышал, что подалась входная дверь не его, а с улицы, потом послышались голоса, и он понял, что гостья, вероятно, хотела зайти к нему через его вход, но поняла нужду сына, обошла с улицы и зашла в дом через хозяйскую дверь. Он огляделся, у него было чисто и опрятно, и было непонятно, что делать.
