На дороге Щербакова уже ждал фон Мекк, и рядом поручик Гвоздецкий. За ними прислонились к стенке бокового хода сообщений трое полковых связистов, тоже с коробками и катушками. За дрожками Щербакова следовала полупорожняя телега, в ней сидели связисты-артиллеристы, туда же уселись ожидавшие. К ним пересел артиллерийский подпоручик, а фон Мекк занял его место рядом со Щербаковым.
– Слышали новость?
– Какую?
– Дрок предпринял вылазку, туда же напросился Клешня, и не вернулся.
– Это как так? – Щербаков повернулся к фон Мекку.
– Вот так!
Щербаков слушал фон Мекка.
– Дрок послал разведку боем. Четвертаков и весь первый взвод пошёл, немцы тоже выдвинулись и оказались от ничейной траншеи на равном расстоянии, шагах в двадцати…
Щербаков слушал.
– …После проволоки кто-то стал подниматься, уже, скорее всего, никто не вспомнит кто…
– Уж не Клешня ли?!
– Мог и Клешня, Николай Николаевич!
– Вернётся, спросим…
– Думаете?
Офицеры замолчали, и некоторое время ехали молча. С их лицами и золотыми погонами сквозь накат и ветки маскировки сверху лучиками ярче, тоньше заигрывало июньское солнышко.
– Короче говоря, в траншее все оказались одновременно, и там Четвертаков и командир отделения, этот, как его…
– Доброконь…
– Он самый, положили человек то ли шесть, то ли семь.
22-й драгунский Воскресенский полк стоял в лесу, на правой обочине дороги от Залесья в Сморгонь. Вдоль левой обочины шла железная дорога в Молодечно, тоже замаскированная, а правая обочина была лесом между дорогой и дальним берегом Вилии. Тут и дальше на юго-восток окопался весь тыл обороняющих Сморгонь русских войск.
– А откуда известно?
– Что?
– Про Клешню.
– Дрок с двумя ранеными прислал короткую рапортичку…
– Кто раненые?
– Четвертаков и Доброконь…
– А остальные?
– Все целы, только исчез Клешня!
– А вы уверены, что он исчез, а не…
– Сдался в плен? Нет, уверен, он давеча перед денщиками хвастал, что сделает такое, что «получит Егория»…
– Во даёт!
– Даёт-то даёт, да только Аркадий Иванович за Сашку-то по головке не погладит…
– Известное дело, Клешня ведь, по слухам, прошлый год в Москве чуть ли не спас ему жизнь…
– Что-то в этом роде… Надо будет слазить в этот траншей, дальше-то куда он мог деться? – Фон Мекк прикрылся ладонью от игравших прямо в глаза лучиков солнца.
– Если живой…
– Или немцы не утащили…
– Типун вам на язык!
– Вот-те здрасьте-нате! А я-то тут при чём?
Не доходя полутора-двух километров до Сморгони, тоннель начинал расходиться, растекаться, как русло большой реки, на ходы сообщений, которые, в свою очередь, вели на передовую, и общий поток людей и грузов разделялся по мелким ручейкам этих ходов сообщений дальше. Первый и третий эскадроны Дрока и Рейнгардта стояли на передовой уже с начала недели, второй и четвёртый сидели во второй линии, пятый и шестой отдыхали в Залесье. Пятому и шестому сегодня в ночь менять Дрока и Рейнгардта, а фон Мекк и четвертый пока оставались на месте.
