На улице праздник, на улице свет,
И свечки, и вербы встречают зарю.
Дремотная сонь, неуловленный бред…
«Это про меня!»
…Заморские гости приснились царю.
Приснились боярам…
– Проснитесь, мы тут…
Боярышня сонно склонилась во мгле…
Фотограф вошёл в спальню, на подушке в чепчике с кружавчиками сонно забормотала его жена, привыкшая к ночной работе мужа. Она не проснулась, но повернулась на правый бок, к окну. Не зажигая ночника, фотограф взял с прикроватной тумбочки стопку «Огоньков» и на цыпочках вышел, и в голове тут же продолжилось:
Там тени идут, и виденья плывут…
Что было на небе – теперь на земле…
«Ба! А сейчас, верно, уже Вербная суббота! Вот ведь как я заработался, только всё в руку! Сам Государь! А я фотографировал! Это же какая слава будет моему салону! На весь мир! – Фотограф спускался в лабораторию и старался не скрипеть ступеньками. – На весь мир!»
Весеннее утро. Задумчивый сон.
Влюблённые гости заморских племён…
И может быть, поздних, весёлых времен
Прозрачная тучка. Жемчужный узор.
Там было свиданье. Там был разговор…
Скрипнула ступенька.
«Ц! – Но он махнул рукой. – Да бог с ним! Как, главное, вовремя! Уже ведь Вербная суббота! День ангела!»
Сегодня были именины супруги. Все интересовались войной, ни мимо кого она не прошла, они вместе перед сном листали «Огонек» и любовались портретами любимых генералов.
И к утру лишь бледной рукой отперлась,
И розовой зорькой душа занялась.
И фотограф, забыв вспомнить про авторство Блока, вспомнил с фотографии: «Это же Клембовский, начальник штаба Юго-Западного фронта, между Ивановым-то и Брусиловым, Владислав Наполеонович Клембовский! И ведь отчество-то какое! И кого-то они мне все напоминают?» Фотограф спустился в лабораторию, включил красный фонарь, взял другую прищепку, зацепил ещё уголок и закрепил фотографию в горизонтальном положении.
«А сидят как!» – вдруг осенило его, хотя в том, что генералы сидели, сидят за столом, вокруг стола, не было ничего необычного, точно так же семья садится за обеденный стол, празднующие Рождество или какого-нибудь юбиляра за праздничный стол. Немного выбивались из композиции два офицера, стоявшие по сторонам от карты рядом с высокими напольными зеркалами и этот, первый, самый ближний, усевшийся своим дурацким виском. Несколько странно смотрелась нижняя часть тела Императора от пояса в сапогах и с шашкой на огромном ростовом портрете, висевшем прямо позади самого императора во плоти и крови, будто обрезанный рамкой фотоснимка Император на портрете надзирал над этими – живыми, которые сидели за столом. «Над-зи-рал!» – сыграло в уме слово, словно мячик попрыгал… «До-зи-рал!» Мячик попрыгал и затих. «Нет такого слова – «дозирал», – возразил себе фотограф, мячик затих и ждал, что его толкнут, и он покатится, и его толкнули: «До-зи-рал! Дозор! Дозо-ор!» – промычал фотограф, догадываясь, что его только что что-то посетило, но он ещё не понял что.
