Они шли по самому длинному ходу сообщений, прорытому через несколько небольших полян и перелесков за третьей линией окопов, по сторонам были щели, склады; за последним перелеском ход сообщений поднимался на поляну. Офицеры вышли и стали осматриваться.
– Эка, тут… как красиво!
– И удобства, обратите внимание!
Нужник был устроен над выгребной ямой, как козлы для пилки дров, под ноги постелены толстые доски, и садиться можно было удобно на стёсанное полубревно-сиденье, под которым, собственно, и была яма.
– Оглянитесь кругом, даже интимно!
Иннокентий этого слова не понял, а поляна была уютная, со всех сторон по кругу закрытая лесом с густым подлеском.
– Картинка!
Пробивалась ровная свежая травка.
– Альпийская полянка, только «любимого А́вгустина» не хватает, а? Господа!
– Точно так!
Восхищенные офицеры, поднявшись из хода сообщения на поляну, разошлись и стали сходиться к козлам и неожиданно один за другим с «ахами» и «охами» проваливались по пояс в свежую и прошлогоднюю жухлую траву, не доходя нужника шагов десяти. Провалившись, они застывали и смотрели друг на друга, не понимая, что происходит, и вдруг из-за нужника на манер катапульты, как заведенная пружина, со свистом поднялась тонкая, очищенная от коры лесина и ударилась о поперечное полубревно-сиденье. Все ахнули. На лесине сверху была прибита и ещё дрожала дощечка, а на дощечке написано «Viele Grüse von «lieber Augustin».
* * *
Четвертаков решил, что по дороге он не пойдёт.
Как только лесина с дощечкой поднялась и ударилась, он всё понял. Пока остолбеневшие офицеры стояли и разгребали вокруг себя маскировавшие свежевырытую траншею ветки и пучки травы, он сквозанул в кусты и подался в сторону дороги. Но он не знал, сколько рот нового полка уже пришло и не придётся ли с кем-то встретиться, ненужным. Ясно было, что его полк ушёл, что ушёл прошедшими сутками, что идти полку была одна дорога в Шлок, а дорога и была одна, и он разминулся, пока «гостевал» у жандармов, и что пехотные офицеры ему не простят. Было ясно и то, что это всё проделки сапёрного поручика Гвоздецкого и, вероятнее всего, это он и какой-нибудь сопровождающий его мимо прошедшей ночью и проскакали, а до полка ему не дали дойти жандармы не более чем версту.
Иннокентий пересёк дорогу и по противоположной обочине, не слишком углубляясь в лес, пошёл. И всё бы терпимо, только почти сутки он ничего не ел и ничего не выяснил: ни про газету, ни про Ивановых, ни про ротмистра. И решил, что его больше не обидит ни один офицер.
