— Передай господину Катасанову, — сказал профессор, — что завтра в полдень приеду и разговор буду с ним вести о порядках в училище.
Поздно вечером Путихов рассказал генералу о грубом выпаде профессора против него и даже против самого директора. Евлампий добавил от себя много такого, чего Гурьев и не подумал бы сказать.
Генерал слушал Путихова молча, рисуя какой-то кораблик. Казалось, слова подчиненного его не трогают, лишь быстрее движение карандаша выдавало его раздражение.
— Скажи Гурьеву, — холодно заявил он, — что ранее чем через два — три месяца я беседу с ним вести не могу. На днях выезжаю в Ревель и Архангельск.
Ученики поднимали и опускали головы, переводя глаза от доски на тетрадь. Густо испещренная доска покрывалась новыми цифрами и буквами, которым, казалось, не будет конца.
Воспитанники покраснели от напряжения, стараясь поспеть за профессором. Гусиные перья скрипели и ломались. Юноши быстро точили их ножичками, боясь упустить хоть секунду времени.
Гурьев не любил задерживаться и нервничал всякий раз, когда ему приходилось повторяться. Ученики исписали несколько толстых тетрадей, но разобраться в хитрых математических выкладках были не в состоянии.
Знал ли об этом Гурьев? Конечно знал. После каждого посещения училища он возвращался домой расстроенный, с чувством горечи и досады в душе. Точные науки требовали повседневных повторений, решения множества задач и упражнений. Профессор предвидел, что ученики не скоро научатся записывать его лекции, а так как учебных пособий не существовало, то закреплять пройденный материал должны были с воспитанниками его помощники, специально подготовленные для этого. Училище обязалось дать ему этих помощников, но время шло, а Катасанов, очевидно, и не собирался выполнять условия Гурьева.
Охтенцы относились к профессору с величайшим почтением. И все же они начали потихоньку роптать на постоянную и чрезмерную гонку. Саша упорно защищал Гурьева, доказывал, что ученики недостаточно настойчиво трудятся, сам работал до полного изнурения, пытаясь проникнуть в смысл формул, но и он в конце концов сдался, убедившись в малой пользе таких занятий. Сегодня он решил поговорить об этом с профессором и выбирал только удобный момент.
Когда Гурьев стер с доски ряд цифр и принялся писать новые, Саша закрыл тетрадь и хлопнул по ней ладонью.
— В чем дело, Попов? — удивленно спросил Гурьев. — Почему ты прекратил работу?
— Потому что нахожу ее бесполезной, господин профессор.
