Чуть позже отправилась домой Глафира. У Дарьи начали слипаться глаза. Алексей отвел ее в спальню, уложил в кровать и, устроившись в кресле, принялся ждать, когда она уснет. Он вымотался, сама царящая в доме атмосфера скорби лишала энергии. Но было кое-что еще — чувство вины. От нее порой хотелось на стенку лезть, и сохранять самообладание стоило огромных усилий. Теперь он четко понимал: гибель Киры и похищение Артура звенья одной цепи, и ковать проклятую цепь начал не кто иной, как он сам, не предполагая, к какому кошмару это приведет. Все вышло случайно? Подобная отговорка не успокаивала. Во всем виноват тот журналист? Ох, как же хотелось свалить вину на него, да совесть не позволяла. Чертова совесть, чтоб ее! До смерти Киры Алексей и не подозревал, до какой степени она может быть жестокой — душу наизнанку выворачивала, сволочь! О чем он вообще думал, когда рассказывал Фролову, которого всегда презирал, что неплохо бы сделать подлянку одному богатенькому типу? Уж точно не о последствиях. В то время все это казалось каким-то розыгрышем, в котором пострадать должны были только Артур и его мамаша. Проучить эту высокомерную парочку всегда хотелось. Черт, да он мечтал об этом, ведь они смотрели на него, как на кусок дерьма. Элита, мать их!.. А теперь хоть вешайся. В сознании постоянно возникал образ смеющейся Киры. Душу бы отдал дьяволу, лишь бы умер он, а не она.
Дарья уснула. Алексей, чувствуя себя полным ничтожеством, коснулся губами ее лба, поправил одеяло и вышел из спальни. Боже, как же ему хотелось выпить, хотя бы одну рюмку. Глоток водки помог бы снять внутреннее напряжение. Однозначно, проверено временем.
Но нет! Силы воли пока хватало. Вряд ли Дарья посреди ночи начнет истерить, но все равно нужно быть начеку. Страшно за нее. Безумно страшно. Вдруг у нее в голове что-то перемкнет и… об этом даже думать не хотелось, и без того тяжко.
В гостиной он взял с журнального столика фотоальбом, который за последние дни просматривался бессчетное количество раз, и уселся на застеленный диван. За окном продолжал моросить дождик. После той бури, когда погибла Кира, погода все время была пасмурной. Июль доживал свой срок в скорби.
Сгорбившись, как старик, Алексей листал фотоальбом. На всех снимках Кира и Дарья смеялись или улыбались. И это вызывало боль, ведь смех и улыбки остались в прошлом. Ничего больше не будет, как прежде. Дарья вчера обмолвилась, что все теперь видит в красном свете. Мир для нее стал иным, и в ближайшее время вряд ли что-то изменится. Вот она на фотографии на фоне детской площадки — рыжие волосы, будто пожар, глаза сияют. Такая живая, яркая… а там, в спальне, лежит женщина выцветшая, опустошенная. Жуткая разница. Словно до той грозы была жизнь, а после наступило влачение — серое, унылое.
