Свист в голове - Дмитрий Александрович Видинеев

Муза совсем охренела, плагиатора из меня сделать хочет. Недавно всю ночь за роялем сидел, музыку сочинял. И сочинил! Достойная вышла музыка, красивая и мелодичная. Под утро спать довольный лёг, с гордостью за себя. А когда днём проснулся, понял: лажа вышла, причём конкретная. Похожую музыку уже Эндрю Ллойд Уэббер сочинил до меня, сволочь. Ну какого спрашивается?..

Впрочем, ладно, он, в конце концов, не виноват.

Муза, сука, виновата!

Полный негодования нотную тетрадь ножницами изрезал, клочки сжёг, а пепел в окно выбросил. Вот так я поступаю с плагиатом. У меня творческое воровство, как и китайские подделки, вызывает полное отторжение.

А вообще – обидно до слёз. Эта Муза недоделанная мне ведь не бесплатно досталась. Я за неё душу продал спьяну.

Бухал как-то с одним бомжом возле вокзала, и после второго пузыря гляжу, а у собутыльника моего нечистого в глазах темнота космическая.

– Ты Дьявол? – спрашиваю.

Он кивнул, а я обрадовался – спьяну всё в радость, даже Дьявол. А собеседника лучше и не найти: мычит, пьёт и кивает, во всём с тобой соглашаясь. Тогда он мне показался славным парнем, хоть и вонючим.

Я ему пожаловался, что кризис у меня творческий, с самого детства почитай. А ведь когда маленьким был, я хорошую музыку сочинял. И играл её на стареньком, начищенном до блеска пионерском горне. Бабушка была в восторге, говорила, что я очень талантлив. Хоть и полуглухая, а слышала в моей музыке прекрасное.

Тогда-то я и решил стать композитором.

Нотную грамоту изучил. А когда мне исполнилось тринадцать, папа взял деньги, которые бабушка отложила на скорбный день, и купил мне рояль – чёрный, блестящий как лакированный башмак. А себе купил белый "запорожец" и укатил на нём в неведомые дали. Больше я его не видел. Так и остались мы одни – я, бабушка и чёрный рояль.

Шли годы, но мечта стать великим композитором меня не покидала. Вот только Муза… она избегала меня всячески, будто я прокажённый какой-то. Порой сутками не отходил от рояля, всё сочинял, сочинял, и записывал ноты. А в итоге получалась банальщина, достойная разе что отечественной попсы.

Другой бы руки опустил, но только не я.

В минуты отчаяния наливал себе стаканчик водки и вспоминал бабушку: вот она сидит в плетёном кресле-качалке, прижимает к груди пустую пистолетную кобуру, с которой никогда не расставалась – память о службе в КГБ, – и с одухотворённым лицом слушает звуки моего горна.

Это всегда помогало воспрянуть духом. Жаль только, что я давно позабыл ту, сочинённую в детстве музыку. От неё остались лишь ощущения – тонкая связующая нить между далёким прошлым и настоящим.