— Говорит человек, только что сожравший десятый блин.
Алексей рассмеялся:
— Вообще-то, седьмой. Но я говорю о другой сытости, о финансовой. Ибо, — он с многозначительным видом выставил перед собой указательный палец, — финансовая сытость способствует безделью. А от безделья в башку начинают лезть всякие бредовые мыслишки. А потом мерещится чертовщина какая-нибудь. У тебя, Дашка, недуг богатых домохозяек.
— Ну, спасибо за диагноз, доктор Хаус! Умнее ничего не мог придумать, а?
— Что, правда глаза колет?
Дарья засмеялась, чувствуя, как с души падают камни — не все, но хоть что-то. Засмеялся и Алексей, едва не подавившись кусочком блина.
После такой разрядки они сменили тему и говорили теперь все больше о театре. Вечернее солнце отражалось в окнах особняка, легкий ветерок шелестел листвой вишневых деревьев. В какой-то момент Дарья второй раз за день снова ощутила себя на безмятежном островке «Здесь и сейчас» и оптимистично подумала, что всегда отыщется спасательный круг, чтобы выплыть сюда по темным водам моря Тревоги.
Алексей укатил на своем страшном мотоцикле после девяти вечера, прихватив с собой пять оставшихся блинов и баночку с медом. Но перед отъездом пообещал, что завтра снова нанесет визит, чтобы вот так же посидеть в беседке и поболтать… и съесть что-нибудь вкусненькое.
Когда солнце исчезло за гребнем леса, вдалеке на востоке прокатился громовой раскат. Дарья стояла у окна в комнате Киры, возле ворот внизу о чем-то беседовали охранники, горели фонари. Кира уже полчаса как спала, в ее ногах на кровати примостилась Ириска. Дарья решила, что будет спать сегодня рядом с дочкой. Места хватит, и так спокойней.
После очередного громового раската она отметила, что вот уже третий вечер подряд где-то бродит гроза. И сегодня она как будто ближе. Ходит вокруг, будто присматривается к чему-то. Быть может, завтра нагрянет и разразится. Ну и пускай. От грозы всегда можно спрятаться.
Темнота. Где-то грохотал гром. Закутавшись в шинель, Артур сидел возле завала и сквозь сонный бред бормотал себе под нос что-то невразумительное.
Эта часть тоннеля была его территория, а там, за мертвым журналистом, обитали крысы. Еще вчера днем он заметил, что у всех серых тварей сломано по одной передней лапке — Волк и Свинья все предусмотрели, покалечили конечности крысам, чтобы те не смогли выбраться на свободу по стенкам колодца.
Когда какая-нибудь тварь пыталась вторгнуться на территорию Артура, он швырял в нее камешком, таких снарядов было в достатке среди обломков бетона и комьев земли. Пока в колодец проникал дневной свет, кидал камешки прицельно, но в темноте — на звук. Ему постоянно мерещился подозрительный шорох, и воображение рисовало крадущихся крыс. Порой он кричал на них: «Пошли прочь! Жрите Фролова, а меня оставьте в покое!» И частенько этот крик переходил в проклятия в адрес Виктора, Свина, Пастуха, той девчонки, которая выжила. В такие моменты страх сменялся злостью, от которой перед глазами вставала красная пелена. Проклятия вылетали из глотки, как ядовитые плевки. Доставалось даже матери, ведь она, со всеми своими связями и неограниченными возможностями, до сих пор не отыскала его, своего любимого сына. Это бесило до зубовного скрежета, до колик в кишках: да как такое возможно?! Прошло уже хрен знает сколько времени, а он еще здесь, вдыхает трупную вонь и швыряет камнями в крыс! Не иначе поиском занимаются бездари. Быть может, мать доверила расследование своему начальнику охраны, этому тупому типу. От таких умозаключений хотелось выть, ведь надежда таяла. И Артур выл, скулил, кричал…
