Между клеммами каждого из них — многообразные и подчас эпохальные события с их буднями и радостями, страданиями и даже горем. Думается, мы только сейчас, на новом витке своего социального опыта, начинаем по-настоящему всматриваться в то, изначальное для нас время. Во всяком случае, впервые вглядываемся без искажающих окуляров в его людей, по существу, заново и только-только приоткрываем страницы их жизни и свершений, стараемся распознать в сохранившихся фото- и кинодокументах облик тех, кто когда-то был известен стране, а потом растворился в потоке исчезновения.
Начальность такого шага сказалась и на этой книге, определила эскизность сделанной в ней первой попытки рассмотреть основные вехи революционной и партийно-государственной деятельности Рыкова сквозь призму его времени. Политическая биография Рыкова, как и ряда его современников-большевиков, ещё не изучена. Осуществление последнего требует выхода за «биографические рамки», нового, научного осмысления целого ряда общих проблем истории дореволюционной и особенно советской эпох. В связи с последним следует подчеркнуть значение уже развернувшейся в этом направлении работы. Хотя в данной книге в силу её характера нет отсылок на современные исследования историков и других обществоведов, появление её вне этих исследований, без опоры на них было бы невозможно.
Предлагаемая вниманию читателей книга подготовлена, невзирая на неминуемые издержки, как только появилась потребность в публикации подобных изданий. Однако, будучи написанной, так сказать, «по горячим следам», она совсем не случайна. Её первоначальные «следы» уходят в минувшие десятилетия.
Алексей Иванович Рыков принадлежал к тем политическим лидерам, о которых ещё долго уважительно помнят в народе и после того, как они перестают занимать высокие посты. В этой связи вновь обратимся к воспоминаниям К. Симонова, относящимся примерно к первой половине 30-х годов, то есть ко времени, когда после «разгрома правых» (1929) уже прошло несколько лет. В разговорах, пишет он, которые тогда велись, «проскальзывали и ноты симпатии к Рыкову и Бухарину, в особенности к последнему, как к людям, которые хотели, чтобы в стране полегче жилось, чтобы было побольше всего, как к радетелям за сытость человека, но это были только ноты…». Вспоминая последующее время, относящееся к политическим процессам 1936–1938 годов, К. Симонов вновь отмечал: «К Бухарину, в какой-то мере Рыкову было… какое-то застарелое чувство приязни».
